Дэвид Пис - 1977. Кошмар Чапелтауна

– Полегче, Майк, полегче, – говорю я сквозь зубы.

Она сползает по обоям, рыдая и трясясь от злости.

Эллис теребит свои яйца. Ему скучно, он обломался и чувствует прилив похоти; я знаю, что он хочет стянуть с нее трусы и отделать как следует.

– Перерыв, Майк? – говорю я.

Он шмыгает носом, закатывает глаза и направляется прочь по коридору.

Окно открыто, играет радио. Жаркое майское воскресенье, обычно в такое время слушают чертова Боба Марли, но сегодня Джимми Савайл [2]крутит «юбилейные» хиты последних двадцати пяти лет. Каждая сволочь прячет свои заначки под кроватью, ждет, пока не прекратится вой сирен, пока не закончится все это.

Карен закуривает и поднимает глаза.

– Ты знаешь Стива Бартона? – спрашиваю я.

– К сожалению, да.

– Но ты понятия не имеешь, где он может сейчас быть?

– Если у него есть хоть капля мозгов, то он уже давно нарисовал ноги.

– А у него есть хоть капля мозгов?

– Капля есть.

– А куда он мог свалить?

– В Лондон. В Бристоль. Понятия не имею, блин.

В квартире Карен воняет. Интересно, где ее дети? Наверное, их опять у нее отобрали.

– Думаешь, это он сделал?

– Нет.

– Тогда дай мне наводку, и я отвалю.

– Или?

– Или я пойду пообедаю, а мой напарник тебя тут пока допросит по своей собственной технологии. Потом я вернусь, и мы отвезем тебя на Квинс-стрит.

Она вздыхает и говорит:

– Кто вам нужен?

– Тот, кто любит что-нибудь необычное. Странное.

– Странное? – смеется она.

– Во всех смыслах этого слова.

Она тушит сигарету в пластмассовой тарелке с чипсами и соусом карри, встает и берет свою записную книжку из ящика письменного стола. Теперь в комнате воняет паленой пластмассой.

– Держи, – говорит она, швыряя мне маленький блокнот.

Я просматриваю имена, телефонные номера, номерные знаки автомобилей, вранье.

– Выбери мне кого-нибудь.

– Смотри на Д – Дейв. У него белый «Форд-кортина».

– Ну и что?

– Он трахает без резины, любит засадить в зад.

– Ну и что?

– Как тебе сказать, он не спрашивает разрешения.

Я достаю свой блокнот, переписываю номерной знак.

– Кроме того, я слышала, он не всегда платит.

– Кто-нибудь еще?

– Есть таксист, который любит кусаться.

– Про него мы уже знаем.

– Тогда это – твои клиенты.

– Спасибо, – говорю я и выхожу из квартиры.

Я кидаю монеты.

– Джозеф?

– Да.

– Фрейзер.

– Бобби-легавый! Я же говорю: вопрос времени, и разве я не прав?

Я стою в автомате, в двух шагах от Азад Ранка, и смотрю, как пара пакистанских ребятишек швыряют друг в друга мячом. Эллис отсыпается в машине после своего воскресного обеда: пара банок пива и жирный бутерброд с сыром. По радио передают воскресный крикет и прогноз новых жарких дней, с террасы доносится щебет и чириканье птиц.

Так долго продолжаться не может.

Человек на другом конце провода – Джозеф Роуз, Джо Роуз, Джо Ро. Еще один пакистанчик вступает в игру.

Я говорю:

– Сегодня придет спецназ и заберет вас всех с собой. И, между прочим, не в землю обетованную.

– Вот мать их ети.

– Попробуй – а я посмотрю, – смеюсь я. – Ты можешь дать мне какие-нибудь имена, наводки?

Джозеф Роуз: на полставки – пророк, на полставки – мелкий воришка, на полную ставку – обитатель Спенсер Плейс, перепродающий наркотики, чтобы удержаться на плаву.

– Это как-то связано с миссис Уоттс? – спрашивает он.

– Точно.

– Что, ваш пират все никак не уймется?

– Нет. Ну так что?

– А то, что люди все равно будут бояться.

– Его?

– Да не-ет. Двух семерок, приятель.

Черт, опять начинается.

– Джозеф, назови мне имена, черт тебя побери.

– Я слышал одно: девочки говорят, что он – ирландец. Как тогда.

Ирландец.

– Кен и Кит что-нибудь знают?

– Только то, что я тебе уже рассказал.

В тот момент, когда я повесил трубку, мимо меня промчались два спецназовских фургона, и я подумал: ну, держитесь, жители Спенсер Плейс:

НА ВАС ОПУСКАЕТСЯ ТЯЖЕЛАЯ РУКА ЗАКОНА.

Времени – почти восемь, машина будто сжимается, свет тускнеет. По всему седьмому микрорайону зажигаются костры, но не в честь Юбилея. Мы с Эллисом все еще дежурим у Спенсер Плейс, сидим без движения, потеем и действуем друг другу на нервы.

Нам не по себе, как и всему этому чертову городу.

Эллис источает зловоние. Мы опустили стекла и вдыхали запах горящего дерева, горящего Рима, в черном раскаленном воздухе носятся кошачьи вопли; те, до кого мы еще не добрались, баррикадируются, задраивают все ходы и выходы.