Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

Снова наступило утро. Хенрик дал ей таблетку снотворного. Она почти сразу заснула. Ночью пару раз просыпалась и сонно размышляла о слонах. Однажды ей показалось, что она слышит, как они трубят вдалеке. Потом она увидела дым от костра и снова уснула.

Позавтракали они жареной рыбой с рисом. Натан успел загореть, глаза у него были как голубые камни.

– Мы идем к слонам, – сказал он, глядя на нее.

В ушах у нее заломило, словно от боли.

– Зачем?

– Мартина хочет попытаться их снять. Мы с Джедой пойдем с ней.

– Кто такой Джеда?

– Вот тот, в зеленой майке.

Он возвышался над ней, ноги в золотистом пушке.

– Пойдем только мы с Мартиной и Джеда. Больше никого взять не сможем, иначе распугаем слонов.

Слова вошли в нее, растворились.

Мартина уже ждала. На плече у нее висела камера.

Их не было до полудня. Жюстина увидела, как они возвращаются, и поняла, что все кончено.

И тогда в ней начал расти холод, мерзлый корень – от округлости пяток, сквозь живот, прямо в мозг.

Говорить она больше не могла.

Она выжидала. С ее кожей что-то случилось, она словно съежилась. В голове гудела боль, ничего там не удерживалось.

Натан удалился от лагеря, чтобы справить нужду.

Никто не видел, как она взяла трубку Махда. Никто не видел, как она последовала за Натаном.

Он стоял и смотрел на воду, как несется поток. Просто стоял и скручивал сигарету. Губы его были сложены трубочкой, будто он насвистывал, но она ничего не слышала. Ничего, кроме шума водопада.

Стрела вошла между лопаток.

Он упал прямо в кипящую желтую воду.

Кто-то искал Натана. Кто-то звал его жалобным голосом: Натан, Натан, никто не видел Натана?

Может, это она и искала?

Может, это была она сама?

Она помнила голоса, звуки.

И среди всего этого – его рюкзак.

В конце концов они все-таки свернули лагерь. Она помнила траву, помнила, как ее стебли петлями закручивались вокруг кроссовок, вцеплялись в шнурки. Раз за разом ей приходилось останавливаться, чтобы завязать их, нагибаться было трудно, сразу наваливалось головокружение, да еще эта жара. Они выбрались из джунглей и шли по раскаленному полю, она сорвала какой-то лист, огромный, со слоновье ухо. Она прикрыла им голову, защищаясь от солнца, держала его, пока руки не обессилели.

Они долго искали, и Жюстина со всеми. В паре с Махдом, глаза у него были черные, трубка висела на бедре.

Рано утром к ней подошел Бен. Она видела, как он приближается, стояла прямая и безмолвная.

– Я понимаю, что ты не хочешь уходить. Но придется. Больше мы искать не можем.

Она уперлась взглядом в деревья. Словно какой-то звук услышала.

Сказала:

– Слоны.

– Слоны, – повторил Бен.

– Слоны могут обезуметь, если к ним слишком близко подойти.

Она зажмурилась.

– Бедняжка ты моя, – сказал он без выражения.

Ее везли на поезде.

А может, она одна ехала.

Только кто-то принес кофе в кружке, откуда-то взялась вода.

– Пей! – приказал высокий голос по-шведски.

Голос Мартины.

Через открытые окна врывалась жара, в куче тряпья кричал младенец. Покрывало на голове юной матери было закреплено красными булавками. Выглядело так, словно они воткнуты ей прямо в виски.

Пальцы Мартины с чистыми белыми ногтями.

Фотокамеры больше не было.

Жюстина вдыхала запах собственного тела. По проходу, топая, шел какой-то мужчина. Когда он приблизился, она узнала Бена.

Поезд остановился. За окном была деревня. Две девочки на скутере улыбались и махали руками.

Вместо туалета просто дырка в полу. Она стояла на коленях, ее рвало.

Потом появился город.

Бен сказал:

– Я займусь твоими билетами. Завтра после полудня есть самолет.

Он нашел гостиницу, согласился, чтобы Мартина поселилась там вместе с ней.

– Нехорошо, если ты будешь одна. Вы, по крайней мере, сможете по-шведски говорить.

Он был с ней бесконечно мил.

– У тебя есть жена? – спросила Жюстина.

Бен кивнул:

– Да, у меня есть жена.

– Как ее зовут?

– Там.

– Там?

– Да.

– Ты любишь свою жену Там?

– Я ее люблю и уважаю.

– Натан! – закричала она и тут же замолчала.

Она вышла из душа, она была чистой. Она так долго простояла под тугими струями, что вода остыла.