Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

– Бен, ты говорил, что они нас больше боятся, чем мы их, – пробормотала Катрин. – Надеюсь, так оно и есть.

– Конечно. Так и есть. Тигр наверняка нас услышал и убежал. Он уже далеко.

Они снова тронулись в путь. Решили идти вдоль реки. Слева стеной возвышалась гора. Они балансировали на скользких корнях и скалистых выступах в тех местах, где каменная стена подступала к самой воде. Один из проводников ушел вперед, натягивая бамбуковую веревку между ветвями и деревьями. Держась за нее, они медленно продвигались вперед.

Мало-помалу гора сошла на нет. Тогда они углубились в джунгли.

Она постоянно приходила последней. Вернее, они с Хенриком. Она торопилась, стараясь идти в едином темпе с остальными, старалась изо всех сил, и от этого задыхалась и сбивалась с ритма.

– Попытайся идти побыстрее, Жюстина, ты всю группу задерживаешь.

Потом Бен попросил одного из туземцев держаться рядом с Жюстиной и Хенриком. Каждый раз, когда они догоняли группу, остальные уже порядком отдохнули и были готовы идти дальше. Жюстина нервничала все сильнее, чувствуя себя неполноценной. Хенрик пытался ее утешить:

– Силы у всех разные, так уж оно устроено. И если Натан собирается в будущем организовывать походы в джунгли, то он должен четко информировать, что в поход годятся только бегуны-марафонцы и элитные гимнасты.

Проблема Жюстины лежала на поверхности: не очень-то она уже молода.

Следующий привал они устроили на скалах. Жюстина тронула щиколотку, под пальцами было влажно и горячо. Кровь. Носки пропитались красным. Она попыталась снять один носок, мешало что-то странное, напоминающее резиновый жгут. Она вскрикнула.

Туземцы засмеялись.

Сквозь носок к ноге присосались четыре толстых червяка. Разбухшие, налитые. Хотя она заправила брюки в носки, они все равно добрались до плоти.

– Вот тебе и пиявки, – сказал по-английски Натан.

Мартина с камерой была уже тут как тут.

– Не шевелись. Всего пара секунд.

Жюстина завопила по-шведски:

– Иди к черту!

Не прекращая вопить, она упала и принялась колотить ногой о землю, пытаясь стряхнуть пиявок.

Натан схватил ее за плечи:

– Прекрати истерику, Жюстина, черт возьми, не делай из себя позорище!

Она умолка, всхлипнула.

– Убери их, убери!

– Сделай это сама. Мы все через пиявок прошли.

Она заставила себя ухватить пальцами упругое, скользкое тело. Закрыв глаза, подцепила ногтем резиновый рот, вот оно! Черные тела сопротивлялись, извивались, выворачивались, искали, куда бы снова впиться. С гримасой отвращения она раздавила пиявок о камень.

Кровь не останавливалась, хотя боли Жюстина не чувствовала.

– Они впрыскивают вещество, от которого кровь не сворачивается, – объяснил Бен. – Их расчет строится на том, чтобы насытиться, пока человек не заметил. Они не опасны, хоть и не особо симпатичны.

– Если они живут в реке, то главное – не идти по воде, – сказала Катрин.

– Они повсюду. В том числе поджидают жертву в траве. Похоже, у них отличное чутье на запахи. При появлении зверя или человека они прыгают. И почти никогда не промахиваются.

Гудмундур сказал:

– Все живые существа имеют свою функцию в природном цикле. А пиявки? Какая роль у них? По-моему, у этих паразитов нет права на жизнь.

И, отцепив от руки крупную раздувшуюся пиявку, с силой раздавил ее подошвой.

После обеда они вновь вышли к реке. Лагерь предстояло разбить на другом берегу. Один из туземцев, совсем юный, взял Жюстину за руку и осторожно повел ее на ту сторону. Дно было скользкое, каменистое. Жюстина вцепилась в мальчика. До цели оставалось несколько шагов, когда она поскользнулась и упала в воду. Мальчик выпустил ее руку, Жюстина поднялась, отплевываясь.

Две руки ухватили ее сзади. Натан.

– Ты моя неуклюжая! – сказал он. – Всю свою поклажу замочила.

Звонкий смех Мартины где-то позади.

– Извини, Жюстина, но это было так смешно.

Она лежала на поваленном стволе. Над ней вилась мошкара. Повсюду жужжало, шуршало и пищало.

Она слышала, как остальные разбивают лагерь. Она неподвижно лежала на стволе. Мошки облепили уголки глаз, но она слишком устала, чтобы их отгонять. До нее доносились воркующие возгласы Мартины, довольные и насмешливые, мягкие, как выкрики гиббонов высоко в ветвях.

Сквозь ресницы она видела мельтешение, слышала голоса, крики.

Где-то вдалеке грохотала гроза, она открыла глаза тогда, когда упали первые капли. Она еще ни разу не видела дождь с этой точки, снизу. Капли были белые, точно жемчужины, Жюстина лежала, а они падали, затопляли ее, впитывались в кожу и одежду, очищали, бодрили ее тело.