Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

В Веллингбю Флора пошла по магазинам. Жюстина держала ее сумку, когда она исчезала за занавеской примерочной.

Высовывалась голая рука.

– Девушка, это, наверное, слишком большой размер. Не могли бы вы подать мне тридцать четвертый.

Продавщицы носились туда-сюда, льстили Флоре, что-то приносили. Она выходила в новых платьях, плыла по магазину, демонстрировала наряды.

– Ну, Жюстина, что ты думаешь? Купить его? Как ты думаешь, я папе в этом платье понравлюсь?

Только тогда они заметили Жюстину. И разулыбались сладко – какая у тебя мама красивая!

В кондитерской ей наконец удалось пописать.

Когда она вышла из туалета, Флора уже заказала: лимонад и кусок розового пышного «наполеона».

Сама она ничего не ела, только пила кофе из крошечной чашечки.

Столы были покрыты клетчатыми скатертями. Сильно пахло дымом. За соседним столиком сидела девочка того же возраста, что и Жюстина, с пожилой женщиной. Послюнив платок, та вытирала девочке вокруг рта.

– Бабушка! – пискнула девочка, но сопротивляться не стала.

Она надкусила булочку и украдкой показала Жюстине язык. Весь в жеваных комках теста.

Красный ноготь Флоры.

– Ешь же, Жюстина! Ешь!

Мужчина с газетой, сидевший за соседним столиком, посмотрел в их сторону. Улыбнулся Жюстине и подмигнул, волосы у него были как блестящее черное пирожное.

Когда Флора вытряхнула из пачки сигарету, мужчина тут же подскочил с зажигалкой.

Флора милостиво кивнула.

– Ешь, Жюстина! – снова велела она. – Ты должна доесть. Я не для того пирожные покупаю, чтобы ты половину на тарелке оставляла.

– Дети забавные, – сказал мужчина.

Флора выдохнула дым. От ее помады на сигарете остался красный след.

– Бывают и неуклюжие дети, – сказала она.

Жюстина откусывала крошечные кусочки. Сначала она съела всю розовость, все эти малиновые язвы. Остальное лежало на тарелке жирно-сливочным месивом.

Она думала про зверя. Сегодня она к нему не придет.

Мужчина придвинул свой стул к их столику. Девочка с бабушкой ушли.

– Ты петь умеешь? – спросил мужчина, вновь улыбнувшись Жюстине. Губы у него были сухие и узкие. К галстуку был прицеплен темно-зеленый камень, менявший цвет, когда мужчина двигался.

Она уставилась на свою ложку. Ложка была перемазана до самой рукоятки.

– Все девочки умеют петь, – продолжал мужчина.

Флора хихикнула точно ребенок, показав мелкие белые зубки – тоже как у ребенка.

– Если споешь, получишь крону, – сказал мужчина и положил руку на стол. Рука была вся в коротких черных волосках, ногти широкие и плоские. Некоторое время он барабанил по столу. – Девочка!

Флора железными пальцами ухватила ее за подбородок, сжала кожу:

– Покажи-ка дяде, что ты действительно умеешь петь!

Она вывернулась.

– Как ее зовут?

– Жюстина.

– Странное имя.

– Французское.

– Так она, может, не понимает, что мы ей говорим?

– У нее есть способность иногда отключаться. Но она, конечно, понимает. Она понимает, что будет, когда мы домой вернемся, если она немедленно не доест.

– И что тогда случится, юная леди?

– Получит выволочку.

– От вас?

– Да, от меня!

– Значит, юная леди – строгая?

– Да, она такая.

– А может, юная леди сама из тех краев?

– Откуда?

– Вы француженка?

Флора снова хихикнула. Она произнесла имя, кажется, Бертиль.

Теперь мужчина воткнул свой стул между Флорой и Жюстиной. Сейчас он сидел так близко, что Жюстина ощущала запах его одеколона. Запах был сильный, сильнее духов, в носу у нее стало щекотно, она сморщилась, чтобы чихнуть.

– Шустинна, – сказал он.

Она не решалась взглянуть на него, вместо этого уставилась в тарелку, в сливочную жижу.

– Ты доешь когда-нибудь или нет!

Флорины фарфоровые глаза, ресницы длинные, несколько слоев туши на них. Каждое утро Флора в ванной накладывает тушь короткой и густой щеточкой.

– Я... не могу!

Получился почти крик, она даже не ожидала, она хотела это прошептать, но крик вырос в ней сам по себе и вырвался наружу. Слезы обжигали руку, рот застыл в вопле.

Флора ударила ее. Прямо посреди кондитерской Флора дала ей пощечину. Вопль прервался, словно его перерезали посредине.

– Дело в том, что Жюстина склонна к истерии, – сказала она, и губы у нее были красные, след от них остался и на кофейной чашке.

И вновь смех Флоры, глуховатый, воркующий.

Домой они вернулись на такси, все заднее сиденье было завалено пакетами. Шофер шутил насчет пакетов, не скупила ли дама все лавки в Веллингбю? Флора отшучивалась. Запах мужчины проник за ними в машину.