Майкл Коннелли - «Линкольн» для адвоката

Гораздо более мрачный образ Руле складывался в его уже взрослой жизни. Левин нашел многочисленных женщин, которые сказали, что Руле жестоко обращался с ними – либо в физическом, либо моральном плане, либо в том и в другом. Две из них знали Руле по Южнокалифорнийскому университету и имели подозрения, что Руле добавлял в их напитки на студенческих вечеринках наркотик, а затем использовал их сексуально. Никто из них впоследствии не заявлял властям о своих подозрениях, но одна девушка на другой день после вечеринки сделала анализ крови. По ее словам, в крови обнаружили следы гидрохлорида кетамина, успокоительного средства, применяемого в ветеринарии. К счастью для защиты, ни на одну из этих женщин следователи обвинения пока не вышли.

Левин также пристальнее вгляделся в дело пятилетней давности об изнасилованиях в домах. Четыре женщины – все четверо риелторы – сообщили, что подверглись нападению и были изнасилованы человеком, поджидавшим их внутри пустых домов. Преступления так и остались нераскрытыми, но прекратились одиннадцать месяцев спустя после обращения первой жертвы. Левин поговорил с экспертом лос-анджелесской полиции, работавшим над шестью подобными делами. Тот сказал, что нутром всегда чуял: насильник не являлся лицом случайным и посторонним; скорее кем-то из своих. Преступник, по-видимому, знал, как проникать в эти дома и как заманивать туда женщин-агентов без сопровождения. Следователь предполагал, что тот сам состоял в риелторском сообществе, но, поскольку никого не арестовали, гипотеза так и осталась недоказанной.

Однако помимо этих догадок Левин не имел почти ничего подтверждающего, что Мэри Алиса Виндзор стала одной из безымянных жертв того же самого насильника, что просто не стали обращаться в полицию. Мать Льюиса согласилась побеседовать с нами на эту тему и дать в суде показания о своей тайной трагедии, но только если ее свидетельство будет жизненно необходимо. Дата нападения, которую она назвала, находилась во временном интервале зафиксированных полицией изнасилований, приписываемых «насильнику-риелтору». Помимо этого, Виндзор представила нам журнал деловых встреч и другую документацию, подтверждающую, что она действительно занималась продажей дома в Бель-Эйр, где, по ее словам, на нее совершили нападение. Но в конечном счете мы могли полагаться только на ее слова. Не было ни медицинской справки, ни больничных записей о курсе лечения от последствий изнасилования. И никакого полицейского протокола.

Тем не менее, когда Мэри Виндзор подробно изложила свою историю, она совпала с рассказом Руле почти во всех подробностях. И мне, и Левину показалось несколько странным, что Льюис так хорошо осведомлен о подробностях. Если его мать решила держать происшествие в тайне, скрыть от врачей и полиции, тогда зачем ей понадобилось делиться столь многочисленными деталями своих мучений с сыном? Этот вопрос побудил Левина выдвинуть гипотезу столь же интригующую, сколь и омерзительную.

– Я думаю, он знает все детали, потому что сам присутствовал при этом, – сказал Левин, когда после беседы с миссис Виндзор, мы остались наедине.

– Ты хочешь сказать, он наблюдал, как насилуют его мать и ничего не предпринимал?

– Нет, я хочу сказать, что он и был тем самым человеком в лыжной маске и очках.

Некоторое время я молчал. Мне показалось, что на подсознательном уровне я, пожалуй, ощущал то же самое, но сама мысль была слишком чудовищной, чтобы пробиться на поверхность.

– О Господи… – пробормотал я.

Левин, посчитав, что я не согласен, принялся меня убеждать:

– Мэри очень сильная женщина. Она сама с нуля выстроила свою компанию, а конкуренция у нас в этой сфере беспощадная. Эта леди упорная и волевая, и трудно вообразить, чтобы она не заявила о подобном происшествии в полицию, если хотела наказать обидчика. В моем представлении люди делятся на два вида. Одни исповедуют философию «око за око», другие – «подставь другую щеку». Виндзор, бесспорно, относится к первым, и я не могу представить, что она стала бы хранить такой секрет, если только не желала покрыть преступника. То есть получается, что тот насильник и есть наш клиент. Поверь мне, старина. Руле – воплощение дьявола, квинтэссенция зла. Я не знаю, как он к этому пришел, но чем больше я в него всматриваюсь, тем больше вижу само зло в чистом виде.

Понятно, что все подобные изыскания проводились в тайне. Что и говорить, это были не биографические данные, которые хоть в малейшей степени могли пригодиться для судебной защиты. Такого рода информацию приходилось скрывать от официального следствия – поэтому очень мало из того, что узнали я или Левин, отражалось на бумаге. Но в то же время подобные сведения я использовал для принятия решений, для выстраивания стратегии предстоящего судебного процесса и линии адвокатской защиты.