Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-2

Никто…

Ради чего живешь и вкалываешь, — не ради ли своего дома и прелестных детишек? Найдется ли что-нибудь другое, чем он обладает?..

Ради чего служит Отечеству?

У него, Гвидонова, Владимира Ильича, нет семьи, милых детишек и дачного участка, — только квартира и машина.

Да этот мундир, с подполковничьими погонами, висящий в шкафу…

Но и авторитета, простодушного и непосредственного, пока не существовало.

Есть, всего лишь, ненавязчивый такой «хвост». Вырос, — и остается…

«Хвосты» имеют свойство возникать ниоткуда, сформировавшись из небытия, обретя на какое-то время плоть и реальность… Их жизнь недолговечна и ущербна. Если знать их истоки и причины, — они не представляют опасности, а сродни одному из элементов компьютерной игры, в которые иногда любят играть взрослые люди.

«Хвосты» в их традиционном исполнении, лишь повод для размышления, ничего больше. Ну, в крайнем случае, предупреждение. Черная метка, которую посылает некто, — как напоминание о себе…

Гвидонов помнит, как он гордился первым своим «хвостом».

Тогда у него была женщина, прекрасная молодая красивая женщина, которая сходила с ума от романтики его редкой профессии. Их знакомство продолжалось год, мысль о замужестве еще не волновала ее, но отношения уже требовали время от времени некоторого разнообразия.

В тот вечер он приехал к ней домой, они, вкусно и не торопясь, поужинали, выпили бутылку хорошего вина, а потом Гвидонов обнял ее за плечи и подвел к окну.

— Смотри, — сказал он, проделав в плотно занавешенных шторах небольшую щелку, — видишь «Москвич»?

— Да, — приглядевшись, и не понимая, в чем дело, сказала она.

— Видишь там двух человек?

— Да.

— Это — «хвост».

— Тебя «пасут»? — воскликнула она в восхищении. И еще какое-то время наблюдала за неподвижно стоящей в полутьме двора машиной…

Это была незабываемая ночь любви. Одна из тех редких ночей, которые остаются в памяти навсегда, — как истинный эталон отношений мужчины и женщины, как родство двух душ и двух тел, как пример абсолютной гармонии, какая только возможна у двух людей противоположного пола…

К утру на улице пошел дождь, его женщина, обнаженная, подходила иногда к шторе и, сквозь уютный шум стихии, вглядывалась в рассвет, — в одинокую машину в этом рассвете, где не спали два серых человека.

Ее это необыкновенно возбуждало, — Гвидонов тогда искренне гордился, что догадался сделать ей такой подарок.

Этот «хвост» был иным… Он говорил о том, что в логике событий произошел серьезный прокол. Серьезный, — да такой, что даже времени, чтобы как следует подумать, — не оставалось.

«Хвост» возник час назад, когда Гвидонов ехал домой в метро. В образе двух молодых людей, прокатившихся вместе с ним, — аккуратно так прокатившихся, почти ненавязчиво.

Настолько профессионально, — что вставал вопрос: когда он начался. Сегодня, вчера, или еще раньше?

Если не сегодня, то совсем плохо…

А ведь так замечательно расстались. Достойно, — не потеряв уважения, друг к другу.

Логику заказчика он просчитал правильно, и когда ситуация созрела, вышел к Матвею Ивановичу для генерального разговора.

Особенно хорошо получилась финальная сцена…

— Пришло время встретиться с главным врачом. Все нити расследования сходятся к нему… Я считаю, момент самым подходящим. Он, наверняка, постоянно чувствует ваше внимание, весь издергался в догадках, извелся в предположениях. Его обуревают сомнения… Теперь с ним можно говорить, думаю, мы его без труда расколем… Понимаете, что я хочу сказать?

Матвей Иванович смотрел на Гвидонова с неким смущением. Как школьник, неудачно переделавший в дневнике двойку на четверку.

— Видите ли, — нерешительно сказал он.

— Я считаю, — продолжал напирать Гвидонов, — мы в двух шагах от успеха. В одном шаге… Возможно, уже сегодня вы сможете получить обратно свою племянницу… Обнять ее… Остался последний решительный натиск… Штурм.

Ответом ему было виноватое молчание.

— Что-нибудь случилось? — непонимающе вопросил Гвидонов. — Что-нибудь не так?

— Дело в том, — робко подал голос из-за спины хозяина его начальник охраны, — дело в том, что Николая Федоровича больше нет с нами…

— Даже так… — обреченно прошептал Гвидонов чуть изменившимся голосом.

— Так получилось… — развел руками начальник охраны.

— И что мне теперь прикажете делать? — спросил тихо, ошарашенный неожиданностью, Гвидонов.

Какие-то актерские задатки в нем были. И главное, они проявлялись всегда в нужный момент, — как в этот. Должно быть, его мимика правильно переходила из уверенного оптимизма, в озадаченность. Из озадаченности — в недоумение. Из недоумения — в трагическое состояние, от испорченной напрочь ситуации, — которая вот-вот должна была разрешиться счастливым концом.