Ян Валетов - Путь Проклятого

Луций Сильва знал, что сикарии – большие любители убивать из-за угла, и быть беспечным, имея под боком такое змеиное гнездо, как Мецада, было бы глупо, чтобы не сказать безрассудно. Достаточно одного удачного покушения, чтобы обезглавить армию, а, значит, дать евреям несколько месяцев передышки. Зачем дарить зелотам лишний повод для радости? Приходилось соблюдать осторожность, но, как старый вояка, Сильва не любил и чрезмерного внимания охраны, так что сейчас за ним шли только лишь боевой друг, начальник всех караулов Публий да двое легионеров-сопровождающих.

Прокуратор был в превосходном настроении и его благодушный настрой передавался окружающим и встречным: солдаты улыбались и приветствовали военачальника радостными криками, то и дело приглашая Флавия и его спутника к кострам – выпить с воинами вина да разделить кусок хлеба. Казалось, добрый отец шествует между палатками, находя для каждого нужное слово, а то и улыбку. Те, кто прошел с Сильвой не одну кампанию, знали – таким прокуратор бывает только в предчувствии победы.

Под навесами, расположенными в отдалении, там, где держали рабов, царило мертвое молчание. То, что победа римлян близка и завтра осада закончится, понимал каждый в лагере, и пленные евреи не оказались исключением, только вот радости у них это не вызывало. Пока что они были истощены, усталы, грязны, покрыты ранами и язвами, но еще живы. Завтра же необходимость в них отпадет, а как ведут себя римляне с теми, кто больше им не нужен, общеизвестно. Никто из пленённых не знал планы прокуратора: погонит он рабов прочь от павшей твердыни или прикажет перерезать. В любом случае, ничего хорошего впереди их не ждало.

Конец Мецады, скорее всего, означал кончину всех пленных – только не знающий жестокости Сильвы глупец мог надеяться на римское милосердие. Да и не в самом прокураторе было дело! Не Сильва – Рим не любил сложностей! Один раз восставший против власти Цезаря становился врагом навсегда. Убить бунтовщика до того, как он сдался, всегда проще, чем потом следить за помилованным, ожидая удара в спину. Шесть тысяч вьючных животных, обслуживающих стоящие под стенами Иродова гнезда легионы, чувствовали себя гораздо спокойнее, чем тысячи рабов-иудеев – животным в любом случае не грозило быть убитыми на следующий день.

Зная, что люди в отчаянии становятся способны на любые безрассудные поступки, легат Х-го, Траян, приказал примипилу утроить охрану вокруг навесов и Публий с удовольствием исполнил приказ. Окруженные кольцом легионеров рабы ожидали рассвета с ужасом. Неоткуда было ждать пощады, не на что надеяться: рабы были мятежниками-иудеями, поставленными Римом вне законов человеческих и божьих, и на них не распространялось триумфальное милосердие. Только лишь два пути существовало для тех, кто коротал ночные часы под навесами – рабский труд или смерть. Третьего было не дано.

Дойдя до подножия Левка, Флавий Сильва остановился, и, расставив пошире ноги, задрал голову вверх, вглядываясь в вершину крепости, которую еще недавно считали неприступной.

По мере того, как темнело небо, треск пламени в крепости становился все менее громким, и через него едва слышно доносился гул голосов.

– Наверное, молятся, – сказал стоявший в шаге позади Публий и рот его искривился в усмешке. – Я бы на их месте уже молился. Если промедлить, то можно и не успеть! Ночи стали гораздо короче, так что времени осталось мало, а евреи народ набожный…

Он помолчал, оглядывая позицию, прищурился, рассчитывая в уме что-то свое, и лишь потом спросил:

– Я так понимаю, прокуратор, что ты сам возглавишь штурм?

– Конечно, – отозвался Сильва.

Отсюда, снизу, путь по настилу до пролома казался совсем коротким, но прокуратор знал, что на самом деле расстояние очень немаленькое. Каждый локоть построенной насыпи стоил ему седых волос – Сенат бы не простил военачальнику поражения и, подходя под стены Мецады, Флавий Сильва мог с уверенностью сказать, что не взятая крепость будет означать проигранную кампанию. Проигранную в общем и целом. Прошлые победы никто не вспомнит, а эта скала, торчащая на берегу Асфальтового озера коренным зубом великана, может поставить крест на его военной и политической карьере. И это не радовало.

Интересно, сколько зелотов сейчас сидит на вершине? Пленные говорили, что их там едва ли не несколько тысяч. Впрочем, не все из этих дикарей умели считать, так что прокуратор не удивился бы, застав на вершине едва ли пару сотен человек. Для обороны столь хитроумно выстроенной крепости численность обороняющихся не имела принципиального значения, хотя, конечно, одолеть несколько сотен врагов всегда проще, чем иметь дело с несколькими тысячами.