Ян Валетов - Путь Проклятого

Фрукты Иегуда запил, и в животе у него забурчало – вода из цистерн хоть и отдавала землей, но была достаточно чистой, чтобы обитатели Мецады, привыкнув, не страдали желудками, но все же сравнивать ее с водой из источников в Эйн-Геди было сложно. Но вода была – и в этом заключалось ее главное достоинство. Вообще, защитники Мецады не имели проблем с припасами и водой. Цистерны наполнились после весенних дождей, а продукты в сухом воздухе пустыни не портились очень долго. Кое-кто из товарищей по несчастью рассказывал, что некоторые припасы были завезены в крепость еще во времена Ирода. И, хоть с той поры прошло почти сто лет, в это можно было поверить! Стены твердыни были построены так, чтобы хранить внутри, в прохладных каменных полостях-кладовых, зерно и масло, заложенные в специальные сосуды из обожженной глины. В такие же кувшины поместили и сушеные фрукты, связки нарезанного лентами вяленого мяса, сухую рыбу, обильно пересыпанную крупной солью, бобы…

Продуктов защитникам крепости хватило бы на годы осады, но вот только римляне не привыкли ждать годы.

Еда вернула старику силы, и заслышав гул голосов, Иегуда двинулся на шум, к крытым ветками сараям, где хранили пустые кувшины из-под припасов да разный глиняный хлам, сохранившийся едва ли не со времен Хасмонеев.

Подойдя ближе, старик различил голос Бен Яира – низкий и хриплый, полусорванный, но, несмотря на то, что Элезар сипел и даже срывался на визг, он говорил, как вождь, завораживая окружающих его обитателей крепости.

За месяцы осады Иегуда узнал в лицо большинство из них, многих мог назвать по имени, хотя в Мецаде до сегодняшнего дня оставалось не менее десяти сотен людей – женщин, детей, стариков и воинов. Вот только женщин и стариков было гораздо больше, чем тех, кто привык держать в руках оружие. Здесь, вокруг Элезара, собрались все или почти все – огромная, воняющая гарью, потом и страхом толпа: всхлипывающая, растерянная, злая.

Толпа всегда страшна, а испуганная и злая – страшна вдвойне. Она подобна безумцу с мечом в руках – невозможно предсказать, кто и когда падет от его руки. Невозможно предсказать, кого выберет жертвой толпа, но запах крови, готовой пролиться, уже витает в воздухе.

Над людьми, слушавшими речь Элезара, раскинул свои черные крылья Асмодей [21]– Иегуда буквально физически ощущал присутствие смерти – смерти неизбежной, тяжелой и кровавой. Он так и не смог притерпеться к этому запаху, зато научился выделять его из сотен других, маскирующих вонь приближающейся неизбежной кончины. Здесь, на вершине горы, под меркнущим вечерним солнцем, в дыму пожарища, опасность исходила не от вражеских легионов, готовых к последнему штурму, а от этого обгорелого человека с безумными красными глазами демона.

Окружившие его соратники выглядели не так угрожающе – в их лицах и взглядах осталось что-то человеческое. Элезар же казался выгоревшим дотла, и жар, опустошивший его душу, был в тысячи раз горячее, чем пламя, бушующее рядом с толпой.

– Уже давно, храбрые мужи, – прокаркал он, перекрывая и рев пожара, и свист ветра, раздувавшего пламя, – приняли мы решение не быть рабами ни римлян, ни кого бы то ни было, но только Бога…

От напряжения Бен Яир закашлялся, побагровел и обильно сплюнул черным. Горло его было забито гарью и пеплом.

– Ибо только Он один истинный и справедливый Господин над людьми!

Он выпрямился, качнулся навстречу слушателям, и толпа подалась ему навстречу – так стадо слушается малейшего жеста пастуха. Иегуда и сам поймал себя на том, что хрип этого невысокого измученного человека завораживает вернее, чем мелодичное песнопение.

– И сейчас, – просипел Бен Яир с надрывом, сверля воспаленными глазами темнеющее небо, – настало время доказать твердость наших намерений! Не посрамим же себя в этом! Если мы не терпели рабства, когда оно не грозило нам смертью, то перед лицом врага, не знающего пощады, нам ли просить о милости?

Он замер и обвел толпу, застывшую перед ним, немигающим взглядом кобры.

Воины, как и положено, занимали первые ряды. За ними теснились женщины – некоторые из них были окружены детьми, другие держали малышей на руках. Их в Мецаде было немало, многие родились уже во время осады – ведь ничто, даже война, не могло остановить поступь жизни. Сегодня в толпе стояли женщины и на последних месяцах тягости, которым, наверняка, не суждено было увидеть плодов чрева своего. Это тоже было законом войны – победитель не щадил никого. Если враг уничтожен от первого до последнего колена, мстить убийцам будет некому, поэтому из тысячи человек, стоявших на вершине некогда неприступной горы, мало кто надеялся увидеть завтрашний закат.