Майкл Маршалл - Земля будет вам прахом

— Ну, давай, чего же ты ждешь?

Голос у меня был какой-то чужой. Ответа я не дождался.

Я прикинул, не позвонить ли Пирсу, но решил, что ничего хорошего из этого не получится. Подумал, не нанести ли визит Робертсонам, но слишком уж неподходящее было время (да и я не успел протрезветь). Кто знает, как долго будут они хранить эту информацию об Эллен. Если бы им хотелось избавиться от нее, то все сведения были бы выложены полиции. Но они, вероятно, хотят чего-то другого, не ищут кратчайшего пути. Эллен права. Речь идет о наказании, приходящем мучительно медленно и только в то время, которое палачи сочтут подходящим. Иным словом, издевательство. Капание на мозги. Получение максимального удовольствия от того, что лишаешь человека опор в жизни — одной за другой. Мне казалось, что им нужно ответить тем же.

Я сообразил, о чем размышляю все это время, и попытался остановиться — как пьяница пытается отказаться от следующей рюмки. Я пересилил себя и остался в мотеле, сидел при выключенном свете и пил чашку за чашкой плохой кофе, чтобы перебить завтрашнее похмелье. Но наконец я уснул.

Я проснулся три или четыре часа спустя.

В комнате стояла кромешная темнота. Голова у меня трещала от кофеина и алкоголя, во рту была Сахара. Я словно слился со стулом, превратился в дерево или камень и не мог пошевелиться.

Наконец я дотащился до кровати, но из-за шума не получалось уснуть. Снаружи завывал ветер, дождь молотил по крыше. Усталое сознание со временем перестало бы воспринимать эти звуки, но царапанье ветвей о стены мотеля бесило меня страшно.

Я встал и поплелся к двери, отпер ее и распахнул, но порыв ветра так толкнул дверь назад, что чуть не вывернул мне запястье, и я едва не вскрикнул от боли.

Я вышел наружу, добрался до конца длинного дома и завернул за угол, стараясь держаться под крышей, но все равно чувствуя, как быстро намокает одежда. Я знал, что моя иррациональная ярость не имеет отношения к раскачивающимся веткам, но я просто не мог больше выносить этот звук — сволочные деревья достали меня так, что дальше некуда.

Я, сутулясь, брел вдоль здания, пока не оказался с тыльной стороны моего номера. Я думал разобраться только со здешними ветками. Пусть другие постояльцы сами занимаются принудительным садоводством, если приспичит.

Одной ногой я стоял на бетонной дорожке, тянущейся вдоль дома, другой — на мокрой траве. Впереди, слева от меня, виднелась задняя стена мотеля. Справа начинался лес.

Расстояние от мотеля до леса было футов пять.

Я смотрел на это, пока не исполнился уверенности, что не страдаю галлюцинациями. Ветер был силен как никогда за все время моего пребывания в Блэк-Ридже, но ветки деревьев никак не могли стучать по дому. Они не доставали до него.

Ни в эту ночь, ни в какую другую.

И тем не менее, подойдя ближе, я увидел подтверждение тому, что по дранке все же что-то скребло. На ее поверхности виднелись отметины, явно свежие, потому что дерево было светлым. Царапины. Одни короткие, другие длиной около фута, но все разнонаправленные. Они не имели четко выраженной формы, которая позволила бы определить их источник, но напомнили мне о разбросанных на земле веточках, что я видел днем ранее.

Я развернулся и посмотрел на лес. Тускловатый свет едва проникал за первый ряд деревьев, и лес представлялся чем-то вроде черного зеркала.

Потом сквозь стену мотеля я услышал звонок. Звонил телефон в моем номере.

Я помедлил, потом поспешил к себе, поскальзываясь и чуть не падая в лужи. Телефон перестал звонить, как только я вошел в комнату.

Две минуты спустя он зазвонил снова. Я схватил трубку.

— Брук, — сказал я хрипло. — Вы за это поплатитесь.

На том конце ничего не было слышно. Телефон звонил всю ночь с интервалом в час, и в трубке неизменно стояла странная тишина. Возникало ощущение, что на линии поломка и только издалека доносятся неразборчивые слова.

Шестьдесят два раза. Шестьдесят три.

Шестьдесят четыре.

Она, дрожа, стояла в холодном коридоре в трусиках и бюстгальтере. Ноги ее делали маленькие шажки взад-вперед. Кэрол точно знала, где видела подобное прежде. В далеких 1970-х, в нищем зоопарке Гуантанамо. Там жил одинокий медведь со спутанной шерстью, жил в клетке, которая была слишком мала и выглядела так, словно в ней давным-давно не убирали. На обратном пути отец негодовал. Он устроил скандал персоналу у входа. Сказал, что, наверное, напишет жалобу… а он обычно сдерживал обещания. Но было слишком поздно. Кэрол уже увидела медведя. Она прилипла к сетке ограждения и смотрела, как он перемещается по клетке короткими шажками, словно старичок. Медведь, потерявшийся во внутренней темноте, медведь, охваченный бесконечным приступом паники, выражавшимся в этих скомканных движениях.