Галина Войцеховская - Холодно

-Вот уже мост, сразу за ним крутой поворот, и с километр нужно ехать вдоль кромки леса. А там и третья проходная.

Ухабистая дорога, наконец, уперлась в высокие железные ворота. Остановились. Оленька поежилась - порывы ледяного ветра сотрясали тяжелый джип. Глухо шумели невидимые во тьме сосны. Тусклая лампочка над дверью каптерки противно скрипела. От этой жуткой бесприютности даже балаболистый водила притих.

Толстяк встрепенулся:

-Ну, слава Богу, доехали.... - включил в салоне свет, сгреб свой плащ и портфель с Оленькиных колен. И хохотнул, остановившись взглядом на этих самых коленях. Острых и узких, судорожно стиснутых Оленькиных коленочках. Смех у толстяка оказался на редкость отвратительным, похожим на ленивую сытую отрыжку. Оленьку передернуло. Смех сразу оборвался. Поросячьи глазки плеснули злобой. Пару секунд гундосый разглядывал Оленьку, а потом скривился в мерзкой усмешке. Пухлая короткопалая ладонь медленно потянулась к её ногам. Оленька отпрянула, вжалась в дверцу.

Угрюмый оглянулся - и толстая лапа дернулась назад. Оленька перевела дух. Дрожащими руками принялась расправлять полы пальто. Её колотило - от страха, от злости, от прикосновений мокрой грязной ткани. От омерзения. От ненависти к этому душному, вонючему, утробно рокочущему джипу. К этим мужикам - громоздким, самодовольно-наглым.... Животные! Даже не звери, нет - животные....

Толстяк поймал изменившийся Оленькин взгляд. Суетливо попятился. Заколыхался, выбираясь из машины. Дверца распахнулась. Оленька жадно вдохнула поток свежего воздуха, ворвавшегося в салон. Оказывается, и холодному декабрьскому ветру можно радоваться...

Дверца захлопнулась. Оленька уселась поудобнее. Украдкой высвободила и стиснула в ладони зонтик. Советский, тяжелый, с острыми стальными спицами.... Пусть только протянет ещё раз свои жирные хваталки!...

Гундосый вернулся минут через пятнадцать. Деловой и довольный. На Оленьку не обратил ни малейшего внимания - как видно, его сейчас занимали другие мысли. Сунул ей в руки плащ, сверху плюхнул заметно потяжелевший портфель. В портфеле булькнуло.

"Так. Появился презент. Подарки все любят. Тем лучше. Пусть думает о своем презенте, а не о моих коленях!" - Оленька воинственно покосилась на толстяка. Ерзает, уминает сиденье задом, сопит и кряхтит. Поддергивает стрелки на брюках, расстегивает пиджак, потирает руки. На Оленьку - ноль внимания. "Даже немножко жаль - я бы с огромным наслаждением треснула зонтом по этой жирной лысине! Ну да уж ладно.... Мир несовершенен - не все желания сбываются". Ворота распахнулись, выдавили из себя две длиннющие фуры и закрылись. Все. Поехали. Джип мягко выпрыгнул из жиденького светового круга в темноту ночи. Дорога послушно подстелилась под колеса, нырнула за поворот...

"Господи, спаси и сохрани! Го-спо-ди-и-и!!!..." - из леса навстречу машине вдруг брызнул веер длинных сверкающих штрихов, и сухой автоматный стрекот утонул в визге тормозов. Оленька, словно во сне, увидела, как растрескивается снежными узорами и сыплется вниз лобовое стекло, как бьется на руле в конвульсиях бритоголовый. Удар стылого ветра в лицо, чей-то крик, вонь пороха и крови. Угрюмый рванулся к рулю, взвыл и замолк, захлебнувшись матом. Бухнулся лбом о панель. Гундосый юркнул вниз, втискивая жирную тушу в щель между сиденьями. Пихал и лапал потными трясущимися руками Оленькины лодыжки. Она вдруг обозлилась, и, размахнувшись, сколько позволяло узкое пространство, изо всех сил пнула мерзкого слизняка. Ударилась плечом о дверцу...

Красовский зло вдавил окурок в переполненную пепельницу. Покосился на Рыжова. Тот сидел, неловко скособочившись в глубоком кресле, стараясь не потревожить притихшую боль. Парень, можно сказать, герой - увел-таки машину из-под обстрела. Красовский потер лицо ладонями. Сегодня явно не его день! В половине седьмого утра Рыжов поднял шефа с постели звонком сотового телефона. Чудное известие: машину обстреляли, водила убит, охранник ранен и вместе с клиентом ждет его в лесном массиве, всего в каких-нибудь ста километрах от Москвы. Красовский хмыкнул, вспомнив, как растерянно, почти жалобно Рыжов просил:

-Шеф, только давай скорей....

-Рыжов, куда ты ранен?... Сильно?... Куда?... Перевязаться сможешь?

-В плечо... перевяжусь... только аптечку бы достать. Шеф, этот хорек обосрался с перепугу - в машине такой вонизм. Я туда не сяду, меня же наизнанку вывернет! А в лесу холодно.... Приезжайте скорей, пока я тут не сдох под кустом. Говнюк этот ещё возникает, требует чего-то. Откуда я знаю, чего? Я предупредил, чтобы он даже не приближался ко мне, засранец недоделанный.... Так он стоит возле машины и орет издалече... А аптечка в машине. Димыч, приезжай, пока я сам его не пристрелил!