Клэр Сэмбрук - Игра в прятки

Ее слабый ирландский акцент вдруг стал сильно заметен. Она неотрывно смотрела на ту страшную картину Пикассо. Там была лошадь с безумными глазами и с кинжалом вместо языка.

— Ничего ты не ела, — сказал папа банке с сардинами.

С тех пор как пропал Дэниэл, мы почему-то не могли смотреть друг другу в глаза.

— В самом деле, — согласилась мама, по-прежнему не отводя глаз от картины.

Я бы на ее месте не стал смотреть. Там, на картине, была женщина с ребенком, она рыдала, ребенок странно перегнулся через ее руку и повис, наверное, он был мертв.

— Но он не может есть одни хлопья, — пробормотал папа, глядя на радио у меня над головой.

— По-моему, он выглядит прекрасно, — спокойно произнесла мама.

Я вытянул пальцы, положил ладонь на стол. Мысленно представил, как взметнулась моя рука, будто бы я отдал честь. No pasaran. Мы не сдаемся. Так частенько повторял дедушка, когда был жив.

Я скрестил пальцы на удачу. Нам ее так не хватает.

Сейчас я посмотрю маме прямо в глаза и скажу:

— Мам, съешь супа или сардин, хоть немного.

Я выпрямился, глубоко вдохнул и взглянул на маму. Все, что я увидел, был холодный, ненавидящий взгляд, который говорил: «Ты, маленькая дрянь, ты во всем виноват, ты должен был проверить, в автобусе ли мой Дэниэл, мой любимый малыш Дэниэл».

— Эй, ты! — вопил на улице Кэл.

Я не мог этого больше терпеть.

Свинка в лагере, Питер с родителями у моря в Новой Гвинее.

А я заперт здесь с мамой и папой. С Дэниэлом, которого больше нет. И с постоянным навязчивым желанием что-то делать, хоть что-нибудь делать.

В чулане я спрятал биту для крикета, которую подарил мне старик Джефри. Она была старая, вся в занозах, но моя. Даже у мальчишек из старших классов не у всех была такая.

— Доешь хлопья, — сказал папа мне в спину.

— Пойду поиграю в крикет с ребятами, — сказал я.

Я подумал, что могу так сказать, ведь в этом не было ничего необычного.

— Что ж, иди, — сказал папа. — Но если пойдешь куда-нибудь с Кэлом, не забудь нас предупредить сначала. Будь… — На мгновение он остановился. Не знай я, что именно он хотел сказать, я бы и не заметил. Но я-то знал. Он хотел сказать: «Будьте осторожны», но сказал: — Будь осторожен, Гарри.

Мама завернулась в халат и зашагала вверх по лестнице. Папа глянул ей вслед.

— Может, поешь немного? Я уже открыл сардины. Черт!

Наверное, он пролил на себя масло. Я не обернулся.

Не дожидаясь того, что будет дальше, я закрыл дверь. Подождал в коридоре. Мы с Дэном всегда так играли, будто бы это и не коридор вовсе, а переходник на подводной лодке. Нельзя открывать сразу две двери, не то в корабль хлынет вода. Не говоря уже об угрозе химического, биологического и ядерного оружия.

На этот раз казалось, что все плохое собралось внутри. Вот бы запереть все плохое там навсегда, а самому уйти, начать новую жизнь снаружи. Начать новую нормальную жизнь.

Только они не дадут. Не отпустят.

Биффо подал голос:

— Ну же, дружок. У тебя получится. Не такие уж они и страшные.

Я переступил порог, закрыл входную дверь. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. И посмотрел за ограду на улицу.

Кошка Молчуна Джефри подавилась комком своей шерсти, выплюнула его и смерила меня недовольным взглядом: мол, чего пялишься, кошек не видел? Вот еще. Не хватало переживать из-за всяких кошек. Старик Джефри, опираясь на лопату, поднял голову, увидел меня, улыбнулся и пробормотал что-то вроде «привет». Я поздоровался в ответ так же невнятно.

Покачивая битой, я пошел по траве к кирпичам для барбекю, которые служили у нас калиткой. Бита лежала в руке как влитая, будто я родился с ней. От жары захотелось пить. Мне было здорово не по себе, даже ноги подкашивались. Нужно было все-таки попить и еще в туалет зайти.

Женщина с голыми толстыми руками взглянула на меня, толкнула в бок свою подружку и сказала ей что-то, наверняка какую-нибудь гадость. Казалось, сейчас вся улица повернется и уставится на меня. А потом они скажут: «Вот он, тот мальчишка».

Но никто не повернулся.

Я пошел дальше.

Миссис Гомез кричала, что кто-то, и пусть он не надеется, что она не знает кто, оставил включенным шланг.

Бен и Себастьян дрались в кустах.

Близнецы Макнелли валялись на одеялах, расстеленных на траве, хихикали и листали журналы.

Джошуа Бернштейн играл в солдатиков.

Отец Милли орал на Кэла, а Милли вертела головой и хохотала как полоумная.

Все как обычно, короче. Казалось, никто, кроме старика Джефри, его одноглазой кошки и тетки с толстыми руками, и не заметил меня. Да и она, может, просто любовалась моей битой. Я мог бы идти незамеченным среди всех этих людей, как человек-невидимка, как призрак.