Клэр Сэмбрук - Игра в прятки

Толпа ликовала и аплодировала.

А отлаженный механизм пересек финишную прямую и превратился в обыкновенных мальчишек — Питера и Терри.

Питер и Терри! Питер и Терри! Питер и Терри! Это они победили близнецов. Питер и Терри! Это они обнимались, словно только что одержали победу в настоящих Олимпийских играх.

Питер заметил нас. Радостная улыбка застыла на его лице. Он двинулся было к нам, но Терри удержал его. Они зашептались, огляделись и пошли получать свою медаль.

Я поплелся за папой по жаре. Чья-то мама, улыбаясь сама себе, напевала песенку, которую играл оркестр. Она передернула плечами, задрала подбородок и спросила:

— Ну разве это не замечательно?!

От моей рубашки несло мочой. Я вспомнил тех бродяг, которых мы видели у моста Ватерлоо, когда ехали на ирландский фестиваль, на южный берег. Дэн не испугался, он засмеялся и, тыча пальцем в безумную тетку, громко сказал:

— Фу! Воняет.

Я тоже засмеялся.

Мама схватила нас за руки, оттащила к реке и там, переводя взгляд с меня на Дэна, тихим резким шепотом прокричала:

— Нельзя никогда ни о ком — слышите, ни о ком — так говорить! Ясно?!

На середине реки какой-то дядька на ржавой барже сворачивал веревку.

— Тебе ясно, Гарри?

— Ясно, мам.

— Но ведь она и правда воняет! — настаивал Дэниэл.

— Ты был бы ничем не лучше, Дэниэл Пиклз, если бы тебе некуда было приткнуть голову, кроме картонной коробки. Да знаете ли вы, что окружает этих людей? Холод, сырость, пауки и крысы. Им нечего есть, кроме объедков. И никто никогда не дарит им никаких подарков.

Никаких подарков?!

— Вы и представить себе не можете, как вам повезло.

— Но, мам…

— Что, Гарри? На долю людей выпадают ужасные беды, некоторые люди падают и уже не могут подняться. Нам с вами необыкновенно повезло.

Она дала нам время немного подумать, потом отпустила наши руки, выпрямилась и сказала:

— Итак, вы поняли, что от вас требуется?

Мы дружно закивали.

— Извини, Гарри.

— Извини, Дэниэл.

Дэн улыбнулся мне.

— Да нет же. Вы не друг у друга должны просить прощения. Вы поняли меня?

— Мам, ты шутишь?

— Нет, не шучу, Гарри.

Все-таки она заставила нас извиниться перед той сумасшедшей.

Это был День святого Патрика, ирландский праздник. А сейчас День школьной олимпиады. Совсем немного времени прошло. И вот мы сами стали словно бродяги, а Дэниэла нет, он пропал, и, боюсь, навсегда.

Я представлял себе, как Отис и Джоан, вернувшись после медового месяца, сквозь стеклянную стену аэропорта увидят маму Отиса в радостной толпе встречающих. Маленькую, опрятную, в синей юбке и белой блузке, сверху праздничный синий пиджачок с блестящими пуговицами, на голове — шляпка, на руке — сумочка, с которой она не расстается.

«Вот здорово! — подумают они. — Вот так сюрприз! Но стоило ли из-за нас так беспокоиться?»

Потом они подойдут поближе. Увидят ее лицо, ее глаза. Она даже не улыбнется им, она просто скажет: «Дэниэл пропал. Это все Гарри виноват».

Нет, наверное, так прямо она не скажет. Все-таки Отис как-никак ее сын, хоть и вымахал под два метра. Старушке всякий раз приходится вставать на цыпочки, чтобы только поцеловать его. Так что она постарается сказать все это помягче:

— Дело в том, дорогие мои, что Дэниэл, наш маленький Дэниэл не был дома почти столько же, сколько и вы. Нет, к сожалению, он не в лагере. Нет, родные мои. Он потерялся в тот день, когда они с Гарри ездили в Леголенд. Отстал от группы на стоянке.

Я скорчился за перилами лестницы, сжался в комок, мечтая исчезнуть или хотя бы уменьшиться. Сердце колотилось так, что запросто могло вырваться из груди наружу. Ладони у меня взмокли, я вытер их о шорты.

Только бы не увидели, только бы не заметили. Только бы они не подумали, что я виноват.

Мама упала на Джоан, зарыдала. Отис обнял отца, поддерживал его, словно ребенка. Пусть время повернется вспять. Пусть мама, и папа, и Отис, и Джоан вновь закружатся по залу под звуки музыки. Пусть на маме будет серебристое платье, а не старый халат. Пусть она счастливо смеется, а не дрожит вся от рыданий.

Отис все-таки меня заметил. Я отпрянул назад, спрятался в тени перил, но Отис оставил отца, подошел к лестнице, раскрыл руки. Глаза его говорили: «Скорей ко мне, я жду». Я сбежал по ступеням и повис у него на плечах, как всегда. А он, как всегда, обнял меня крепко-крепко. Со мной на руках он подошел к дивану, сел. Я обхватил его ногами. И мне стало спокойно-спокойно, словно и не было ничего. Должно быть, я заснул, и, пока я спал, Джоан сделала нам чай, только никто не пил его. Проснувшись, я почему-то заплакал, все всхлипывал и никак не мог остановиться, и рубашка у Отиса стала вся мокрая.