Энтони О'Нил - Фонарщик

— Когда я буду спрашивать, смотрите в оба. Может быть, здесь какая-то рана, которая у меня закровоточит.

ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК.

Но миссис Смитон была сама безутешность. Ей было уже известно о смерти мужа — по просьбе некоего предприимчивого констебля она опознала тело («Его имя?» — только и сказал Гроувс), — что нарушило задуманную тактику осады. Было двое детей — один в Корнуолле, другой на континенте. Отчитались слуги. В Эдинбурге других близких родственников не было, а вдова никак не могла понять, что могло послужить мотивом.

— Вам должно быть известно, что вашего мужа не очень любили в университете.

— Кто вам это сказал? — с возмущением спросила она, прижав к лицу носовой платок.

— Так говорят.

— Ложь! — воскликнула она, и платок надулся, как парус. — Мой муж был самым уважаемым человеком Эдинбурга!

И разразилась такими продолжительными рыданиями, что Гроувсу ничего не оставалось, как удалиться.

«Когда-то он служил на Корсторфинском приходе, затем преподавал историю Библии и другие церковные дисциплины». Смитон являлся автором книг по агностицизму, теизму и истории Святой Земли во времена Константина. В университете у него было более сотни учеников, местных и приезжих, будущих священников шотландской церкви, а также — по преимуществу — великовозрастных военных в отставке и адвокатов, в преклонные годы заинтересовавшихся богословскими вопросами. И Гроувсу каждый из них был подозрителен.

— Его боялись по многим причинам, и он держал себя соответственно, — признал позже канцлер университета в своем темном кабинете. — Вы, конечно, видели его лицо.

Гроувс решил не говорить, что это лицо он видел в таком состоянии, что любоваться им было сложно. Но конечно же, он изучил портрет Смитона у него дома.

— Человек, с которым приходится считаться, — внушительно сказал он.

— Человек твердых убеждений и редких сомнений. Человек трудный, да, но я бы не сказал, что грозный.

— Да? — Гроувс ответил усмешкой, которая могла бы сойти за ухмылку. — Деликатная материя?

— Полагаю, вы поймете, инспектор, — сказал канцлер, — что его манеры стимулировали большинство коллег. Провоцировали, конечно, но люди интеллекта в глубине души всегда рады провокации, как бы они этого ни отрицали. Я, разумеется, и мысли не допускаю, что кто-либо из них мог нанести ему физический ущерб.

— И все-таки его тело сейчас находится в морге.

Канцлер проигнорировал это напоминание.

— Вы, конечно, слышали о профессоре судебной медицины Уитти? Бог в своей области. Я полагаю, вы позволите ему осмотреть тело.

— Вы полагаете, вот как. А откуда я знаю, можно ли ему доверять?

Канцлер нахмурился:

— Уитти? Доверять? Вы, конечно, просто его не знаете.

Истинная правда. Гроувс знал об Уитти только потому, что тот был тесно связан с Восковым Человеком, хотя уже одного этого достаточно для того, чтобы оскорбиться. А мысль о том, что кто-то раскроет тайну каким-нибудь блестящим судебно-медицинским пируэтом, лишив Гроувса по праву причитающейся ему славы, была крайне неприятна. Он двинулся дальше.

— А что вы думаете о студентах Смитона? Молодые люди часто вспыльчивы и склонны к горячности.

— Я думаю, вы сами увидите, что эти молодые люди более склонны к молитве и размышлению. Может, они и не любили Смитона — может, он был им даже неприятен, — они глубоко уважали его, в чем вы убедитесь, встретившись с ними.

— А вы? — прямо спросил Гроувс, когда они вышли из кабинета. — Каково ваше мнение об этом человеке?

Канцлер задумался.

— Я полагаю, что университет обеднел с его кончиной, — с трудом произнес он, закрывая за собой дверь.

Услышав новость, студенты богословия мертвенно побледнели. Гроувс задал каждому несколько коротких вопросов, а Прингл составил список имен с адресами. Профессоров по одному вызывали в свободную комнату за кабинетом канцлера, и Гроувс — подкрепившись презрением к этим ученым сумасбродам, которые ничего не смыслят в реальном мире — оставшуюся часть дня вел лаконичные собеседования и многозначительно записывал что-то себе в блокнот.

«Поведение нескольких ученых джентльменов, без сомнения соперников, мне не понравилось: они пытались казаться расстроенными, но я-то знал, что Смитона не любили, и читал на их лицах лицемерие».

— Есть идеи, инспектор? — спросил его позже Прингл.

— На данной стадии я бы не хотел высказывать какие-либо предположения.

Профессор судебной медицины — «Уитти по имени и натуре» [9] Witty (англ.) — остроумный. — поехал с ними в морг.