Брюнония Барри - Читающая кружево

Мне нравится в больнице. Тут безопасно. Но я очень скучаю по запаху океана. Потому и пишу об этом здесь.

Пытаюсь вспомнить, что произошло зимой, но не могу. Почти все воспоминания стерлись после шоковой терапии. Помню лишь, что мне было холодно и очень одиноко. Кажется, я не получала никаких вестей от Линдли. Не помню.

В следующий раз я, кажется, увидела сестру летом. В день ее приезда погода стояла чудесная, и я наконец согрелась.

Когда закончились занятия в школе, Линдли вернулась в Салем одна.

Поскольку ни Кэл, ни тетушка Эмма ни за что не позволили бы ей жить у Мэй, сестра официально жила у Евы, занимая комнаты, которые впоследствии стали моими. Но все равно она бывала на Острове желтых собак. Кочевала между островом и материком. Никто не знал наверняка, где ей вздумается ночевать, а потому старшие не беспокоились, если Линдли не появлялась вечером. Сестру это вполне устраивало. Когда она оставалась на острове, то спала в комнате, которую Мэй приготовила для тетушки Эммы.

Линдли была счастливее, чем когда-либо. Она вырвалась на свободу. Ей нравилась школа, и она с нетерпением ожидала начала последнего учебного года. В ней появилась странная легкость, мятежный нрав не знал удержу. Линдли всегда была хорошенькой, но сейчас сделалась на редкость притягательной. В том же смысле, что и Мэй. Все хотели общаться с Линдли, и мне приходилось бороться за внимание сестры.

— Поедем на Гарвард-сквер, — предложила она однажды, и я подпрыгнула от радости. — И возьми куртку. Холодает.

Мы целую вечность добирались на автобусе до Хэймаркета, а потом отправились на Гарвард-сквер. В городе было жарко, и Линдли обменяла мою куртку у какого-то попрошайки-хиппи на пару индейских сандалий, потому что у нее болели ноги. Но сандалии оказались на размер больше, поэтому Линдли шлепала босиком, пока мы не зашли в какой-то магазинчик — настоящий притон. Там Линдли обулась и принялась расхаживать. Сандалии издавали пукающий звук, и парни за прилавком развеселились — им нравилось все, что делала Линдли. Она была хорошенькая, а они, кажется, — обкуренные, а потому им все казалось забавным. То и дело, когда раздавался особенно громкий «пук», Линдли краснела и говорила: «Извините» или «Pardonnez-moi, s'il vous plaît», — и они чуть со стульев не падали. Через несколько минут Линдли получила двадцатипроцентную скидку на шелковое сари, а заодно стянула упаковку сигаретной бумаги — парни сделали вид, будто не заметили. Ей это сошло с рук лишь потому, что она пообещала одному из них свой номер телефона — у Линдли все равно его не было. Она понадеялась, что парень забудет, но он пошел за нами по пятам с авторучкой, и Линдли в конце концов нацарапала у него на ладони телефон Евы.

— Эй, а зовут тебя как? — крикнул парень вдогонку. Он попытался прочесть написанное и споткнулся о бордюр.

— Ева Браун, — ответила она.

Линдли решила, что это очень забавно, но парень не оценил шутки. Я — тоже, потому что это, во-первых, было совсем не смешно, а во-вторых, я начала расстраиваться из-за куртки, хоть она и не особенно мне нравилась. Даже я понимала, что не следует менять куртку стоимостью пятьдесят долларов на пару десятидолларовых сандалий. Это просто глупо.

Когда мы наконец ушли оттуда, Линдли тоже стало совестно: она повела меня в «Маримекко», чтобы сделать подарок, но расцветки там, на ее вкус, были чересчур бодрые — так она выразилась, — поэтому мы отправились в магазин попроще и Линдли купила два покрывала с индейским рисунком. Она хотела разрезать свое и сшить из него штаны — у Евы была швейная машинка. Линдли сказала, что мне не обязательно следовать ее примеру. Если угодно, я могу оставить свое покрывало как есть.

В еще одном наркоманском магазинчике, в том же квартале, я увидела очень милые серьги и указала на них Линдли. Сестра тут же купила их, но не мне, а себе. Я обиделась, потому что первая их нашла. Дело не в том, что Линдли присвоила серьги (она и так уже сделала мне слишком много подарков), а в том, что она вообще их купила. Когда спросила мое мнение, я сказала, что серьги ей идут, но все равно сестра поняла, что я злюсь.

— Откуда у тебя столько денег? — поинтересовалась я.

— Ева дает на карманные расходы, — пожала плечами Линдли. — Она не знает, сколько денег нужно подросткам, и поэтому дает слишком много.

Я посмотрела на нее, и сестра поняла, что я ее осуждаю. Все мы умели читать мысли, даже Линдли, хоть она это и отрицала.