Брюнония Барри - Читающая кружево

Теперь Джеку хотелось убить Рафферти. Нет, неправда, на самом деле он этого не хотел. Рафферти — славный парень. Куда лучше, чем Джек. И от этого становилось еще больнее.

Черт возьми, надо бросить пить. Джек это понимал. Он мог нащупать собственную печень, когда притрагивался к боку. Она была просто огромная.

Джек начал плакать, не в силах остановиться.

Он изнасиловал Таунер. Может, она не назвала бы это изнасилованием, даже если бы помнила о случившемся, но факт остается фактом: Джек ее изнасиловал и чуть не убил. Больше всего ему хотелось, чтобы она вернулась к нему. Но в итоге он поступил с ней точно так же, как и Кэл. Он ничуть не лучше Бойнтона. Даже хуже: он ведь знал, что за ужасное преступление тот совершил.

По правде говоря, Джек провел лучшую часть жизни, надеясь на невозможное. Он мечтал, что Таунер вернется, увидит его, поймет и они будут жить счастливо до конца дней. В глубине души Джек не сомневался, что так и будет. Некогда Таунер верила в вечную любовь не меньше, чем он сам. Джек был в этом уверен.

Больше всего той ночью ему хотелось разбудить Таунер поцелуем, сыграть роль принца… Хренова принца. Черт возьми, почему это так глупо звучит? Джек хотел, чтобы она видела в нем своего рыцаря, хотя на самом деле Таунер вообще его не замечала. Не видела Джека, не смотрела на него — с того самого дня, как прыгнула за борт и попыталась утопиться. Джек тоже прыгнул, как настоящий герой, искренне веря, что сможет ее спасти.

Анжела настояла на встрече с Кэлом. Полицейские сопроводили ее в Миддлтон.

Она вышла с кольцом на пальце, тем самым, которое Кэл позволял целовать своим последователям. Анжела смотрела на него как на сокровище.

— Мы поженимся! — воскликнула она с полными слез глазами. — Мы поедем в Лас-Вегас и поженимся, как только он отсюда выйдет.

— Сегодня вечером, — добавил адвокат Кэла.

На обратном пути Рафферти с новым детективом не обмолвились ни словом.

Анжела захотела, чтобы ее высадили на Уинтер-айленд.

— Я хочу сообщить остальным хорошую новость, — сияя, заявила девушка. — И потом, мне нужно забрать вещи.

Детектив ожидал реакции Рафферти, но тот молчал. Он отвез коллегу в участок и отправился в аэропорт за дочерью. Рафферти решил, что с него хватит.

Мэй стояла на пристани и смотрела, как «Китобой» входит в пролив. Собака сидела на носу лодки точно деревянная фигура. Как будто это были Таунер и Скайбо, которые возвращались домой. В эту минуту дочь казалась Мэй совсем девочкой.

Время сегодня играло с ней злые шутки. Таунер позвонила и сказала, что привезет Визи на остров, — слишком жестоко забирать собаку в Лос-Анджелес, где ей самой негде жить.

— Купи квартиру, — намекнула Мэй. — Теперь у тебя много денег.

Таунер сказала, что летом собак не пускают в самолет. Это слишком опасно. А если отправить Византию в Лос-Анджелес морем, к моменту прибытия она заново успеет одичать. Это жестоко, повторила она. Визи принадлежит острову.

Мэй поняла, что Таунер больше не надеется на встречу с Визи. Лишь потом она поняла, что скорее всего больше никогда не увидит дочь. Это было нелегко признать, но Таунер действительно уезжала навсегда. Если Мэй не изменится. Если не захочет покинуть остров и отправиться за три тысячи миль. Мэй уже была готова укладывать вещи — на мгновение ей показалось, что это действительно возможно. Люди меняются. Но почти сразу же Мэй поняла, что это неосуществимо. Она не в состоянии покинуть остров и переехать в Лос-Анджелес… А Таунер не сможет к ней вернуться.

Сердце у ее замерло, на глазах показались слезы. Но Мэй не заплакала.

Таунер следовало уехать отсюда подальше. Здесь небезопасно. Иногда побег — наилучший вариант. Мэй знала, что Ева бы с ней не согласилась. Та думала, что все проблемы Таунер решатся, как только девочка вернется домой. Но Ева ошибалась. Мэй кое-чему научилась, защищая несчастных женщин. Она знала: иногда единственное, что можно сделать, — убежать без оглядки.

Мэй помогает мне причалить. Визи бегает по лодке и раскачивает ее. Несколько золотистых псов, которые до сих пор спали вповалку на причале, вскочили и смотрят, что случилось. А потом начинают ликующе прыгать.

Это уже чересчур. Визи вся дрожит, пытаясь сдержать радость. Тогда я отстегиваю поводок и говорю:

— Иди.

Она бежит к остальным, даже не подозревая, что не вернется в город вместе со мной. Собаки прыгают от восторга, валят друг друга наземь, играют, катаются.