Дельфин де Виган - Основано на реальных событиях

Я призналась Л., что пока не могу включить компьютер или даже делать записи на бумаге. При одной мысли об этих действиях у меня дрожат руки. Но это вот-вот пройдет. Я чувствую. Уверена, что все войдет в нормальное русло, стоит мне только основательно приняться за новый текст, это дело времени. А пока я буду работать другим способом. Я рассказала ей, что попробую писать вслух, каждый день, до тех пор, пока не смогу снова держать ручку. Поскольку речь идет о чем-то вроде исповеди, самоанализе, первое время я ограничусь звуковой записью чернового наброска, на основе которого смогу работать, когда мне станет лучше.

Л. была счастлива. Безумно рада.

Она победила.

После того как я объявила ей эту новость, лицо ее просветлело, поведение изменилось. Я никогда не видела ее столь безмятежной. Умиротворенной. Словно вся ее жизнь долгие месяцы зависела от моей капитуляции.

На следующий вечер мы откупорили бутылку шампанского, чтобы отметить мое возвращение к писательству. Л., которая со вчерашнего вечера сдерживалась, чтобы не расспрашивать меня в подробностях, больше не могла утерпеть:

– Связано ли то, что ты начала, с твоей книгой-фантомом?

Я не сразу ответила. Пресловутая книга-фантом. Что она себе удумала? Какую историю из детства или отрочества хотела мне рассказать? Что у нас общего, в реальности или в воображении, что может так ее интересовать?

Я видела в ее глазах мерцающий свет ожидания моего подтверждения и, недолго думая, ответила «да». Да, разумеется, чем-то связано. Я добавила, что писать эту книгу будет трудно, как она может догадаться. Но она была права. Самое время приняться за нее.

Я уловила изменение в своем голосе, твердом, уверенном, и подумала, что ветер переменился. Я перестала быть обескровленным писателем, которого Л. долгие месяцы носила на руках, я стала вампиром, который скоро начнет пить ее кровь. По позвоночнику пробежала дрожь страха и возбуждения.

– Понимаешь, – продолжила я, – мне хочется понять, из чего мы состоим, из чего сделаны. Каким образом нам удается «усваивать» определенные события, воспоминания, которые смешиваются с нашей слюной, растворяются в нашей плоти, в то время как другие нам мешают, подобно острым камешкам в обуви? Как разгадать следы ребенка на коже взрослого, которым, по нашему утверждению, мы стали? Кто может прочесть эти невидимые татуировки? На каком языке они написаны? Кто способен понять шрамы, которые мы научились скрывать?

– Твои? – спросила она.

В ее голосе не прозвучало никакого сомнения.

Я снова помолчала и ответила «да».

Произошло в точности то, на что я надеялась.

Полагая, что я углубилась в самоанализ, необходимый для написания тайной книги, Л. принялась рассказывать о себе. В знак поощрения, солидарности она начала рассказывать об определенных событиях своего детства, юности, о чем никогда прежде не говорила. Безусловно, она расценивала свои откровения как стимул, способный помочь мне призвать собственные воспоминания, вытащить на свет божий мои собственные обиды. Я верно предугадала. Мне достаточно было, чтобы Л. поверила, что я продвигаюсь в работе, чтобы она понемногу поставляла детали, которые без ее ведома будут насыщать мой текст.

Из Л. я создам персонаж ощутимой сложности и подлинности.

Разумеется, в один прекрасный день, когда книга значительно продвинется, а возможно, будет закончена, мне придется открыть ей правду. Тогда я напомню ей, как она отрицала писательство, оторванное от жизни. Я напомню ей убеждения, которые она так стремилась заставить меня разделить и к которым я в конце концов пришла. Я расскажу ей о нашей встрече, о проведенных рядом с ней месяцах, об открывшейся мне очевидности того, что именно она должна стать сюжетом книги. Я расскажу ей о той внезапно возникшей необходимости собрать воедино и в новом порядке все, чем она пожелала со мной поделиться, которой мне поневоле пришлось подчиниться.

Теперь, со всех точек зрения, я зависела от Л.

Во-первых, потому, что не могла наступить на ногу. А во-вторых, потому, что для насыщения начала романа, о котором она ничего не знала, требовались ее слова, воспоминания.

Но это зависимое состояние меня не пугало.

Оно было оправдано высшим замыслом, которому предстояло созреть без ее ведома.

Между тем Л. работала над текстом, начатым еще весной. Над одной из тех книг из большого проекта, за которые она бралась по контракту, предусматривающему сохранение тайны. Над книгой, которая будет подписана кем-то другим, претендующим на авторство.