Томас Перри - Ученик мясника

— «Филдстоун гроус энтерпрайзес»?

— Да.

— Что вы делаете в доме Орлова?

— Мистер Орлов работал на меня. — Интонация мужчины изменилась, он пытался придать голосу важность. — Мне нужны кое-какие бумаги, и я имею право находиться здесь. А теперь берите бумажник и уходите.

Он почувствовал фальшь в голосе Филдстоуна. Это не было показной храбростью человека, который на самом деле боится понести большой ущерб и, как все люди, цепляется за свой кошелек. И он не сказал: возьмите деньги и оставьте бумажник. Нет, Филдстоун ясно сказал: возьмите бумажник. А ведь для таких людей, как он, гораздо проще расстаться с тысячей долларов, чем испытывать неудобства из-за утраты водительских прав, кредитных карточек, удостоверения личности.

— Нет, спасибо, бумажник у меня есть, — ответил он.

Филдстоун продолжал стоять с поднятыми вверх руками.

Силы, которые он потратил на то, чтобы они не тряслись, иссякли. Когда он заговорил, голос слегка дрожал.

— Что вы хотите?

— Мне нужны вы.

Филдстоун повернулся к нему лицом, словно уже был не в состоянии контролировать себя.

— Нет, подождите. Вы неправильно поняли. Я не собирался уезжать из страны. Я ведь здесь, верно?

Продолжая запугивать Филдстоуна, он сказал:

— Чепуха.

Филдстоун показал на свой портфель:

— Смотрите сами. Я хотел отдать его. Четыре миллиона долларов. Черт возьми, это же пятьдесят процентов годовых от его инвестиций.

Нужно заставить его произнести имя. Поэтому он лишь улыбнулся и покачал головой.

Филдстоун распсиховался, голос стал пронзительно-резким.

— Да! Это правда! Все лежит здесь, и теперь мы на равных! Я исчезну, и полиция никогда не найдет меня.

— А что вы здесь делали? — спокойно спросил он.

— Я знаю, кем был Орлов. У него должны были сохраниться документы, которые он мог использовать против нас, если начнется расследование. Я хорошо его знал. Перед отъездом я хотел найти их.

Он снова улыбнулся. Ну да, как же!

— Нет, вы собирались их присвоить, чтобы иметь козыри против нас. И спасти свою задницу.

— Нет-нет, — постарался убедить его Филдстоун. — Честно. Я лучше знаю. — Он вынул из кармана чековую книжку. — Видите? Вот она. Здесь зафиксированы все финансовые операции за последние пять лет. Все в его чековой книжке. Я нашел ее. Мы уничтожим ее прямо сейчас, а вы скажете своим, что все в порядке.

— Вы должны сами сказать им об этом.

— Но мне запретили когда-либо разговаривать с мистером Балаконтано по телефону.

Вот оно — имя. Он даже не удивился, только обрадовался, что все закончилось. Он решил не усложнять. Тщательно прицелившись, он влепил пулю в лоб Филдстоуну. Раздался негромкий звук, голова Филдстоуна дернулась, и он рухнул на пол.

Он посмотрел на часы. Еще и трех нет. Времени предостаточно.

Проснувшись, Элизабет не сразу вспомнила о том, что произошло. Так бывает, когда думаешь, что встаешь на твердую почву, а она внезапно уходит из-под ног. Потом нахлынуло смутное ощущение тревоги; память подсказывала, что произошло какое-то непредвиденное, но в то же время вполне определенное и даже знакомое событие, не просто неприятность, а неудача особого рода и с особыми последствиями, вызвавшая чувство разочарования, но не страха. Палермо мертв.

Оставаясь в постели, она посмотрела на часы. Было три часа утра. Она проспала больше восьми часов. Шериф довез ее до Карсон-Сити, в аэропорту ей пришлось прождать два часа первого самолета в Лас-Вегас, так что до отделения ФБР она добралась только к четырем.

Почему Брэйер не позвонил ей? Его не было ни в ФБР, ни в отеле. Если он улетел в Вашингтон, то он давно уже там, а Коннорс или Пэджетт должны были ему сообщить, что Элизабет опять натворила дел. Палермо погиб. Надо возвращаться и постараться восстановить ход расследования. Наверное, дело в ее телефоне.

Элизабет зажгла свет. Нет смысла стараться снова заснуть. Она получила восемь часов забытья, оплаченные ее усталостью, растерянностью и стыдом, пережитым вчера утром. Остаток ночи придется бодрствовать. В Вашингтоне сейчас шесть часов.

Элизабет оделась. Если уж ей суждено провести ближайшие несколько часов наедине со своими мыслями, то слава Богу, что это происходит в Лас-Вегасе. Можно пойти перекусить, внизу полно народу, который играет, пьет и вообще живет такой жизнью, при которой можно никогда не узнать, что способен сделать острый металл с плотью и жилами человека.

Элизабет спустилась на лифте и прошла через казино. За несколькими столами продолжалась игра в блэк джек и кости. В манере игравших было что-то от тупой настойчивости пьяниц. В озерках света над ними клубился сигаретный дым. Трудно было понять, то ли это заядлые игроки, превратившиеся уже в часть интерьера, то ли неудачники, которые безнадежно просаживают последние фишки. Впрочем, это не важно. Все они были здесь в три часа утра, и Элизабет тоже.