Томас Перри - Ученик мясника

Элизабет встала и подошла к столу. Она уже устала появляться здесь каждый день и страдать в одиночестве от молчаливой враждебности в здании, полном людей. За все утро никто не удосужился обратиться к ней. И сейчас секретарша просто оставила пачку рапортов возле двери, как будто Элизабет была заключенной в камере-одиночке или животным, которого нужно кормить, но внимания ему не требуется.

Этот листок лежал сверху. В нем говорилось: «Следующие сотрудники должны представить отчеты в Отдел по борьбе с организованной преступностью министерства юстиции к 8 часам утра 28 февраля: Дорнквист, Уильям; Келлог, Бертрам; Смит, Томас; Фейдер, Элеонор; Голтц, Энн К.; Уэринг, Элизабет. Прибытие разрешено только самолетом».

Элизабет перечитала бумажку еще раз. 28 февраля. Это завтрашнее утро. Она посмотрела на отметку о времени расшифровки сообщения: оно поступило только в 14.15, то есть в 17.15 по вашингтонскому времени. Через пятнадцать минут после того, как большинство служащих министерства разошлись по домам. По крайней мере, вызывают не только ее. Похоже было, что отзывают всех, кто был послан в Лас-Вегас. Так что совсем необязательно ее ждет увольнение. Они сворачивают операцию.

Элизабет по телефону заказала билет на ближайший рейс. Потом уложила свои рапорты и блокноты. Сначала она решила уехать не попрощавшись, но подумала, что это все-таки невежливо с ее стороны. Она прошла в кабинет шефа местного отделения.

— Я слышал, что вы уезжаете, — произнес он.

— Да, только что пришло распоряжение.

Шеф постучал карандашом по столу и откашлялся.

— Полагаю, вас ждут поздравления.

Элизабет поудобнее устроилась в кресле, скрестив ноги, и постаралась, чтобы тяжелая папка с бумагами не соскользнула с колен.

— Мне об этом ничего не известно.

Шеф помолчал, опустив голову. Элизабет заметила, что он сердит.

— Вы их получите. Но позвольте мне сказать откровенно, все было бы гораздо проще, если бы ваши люди не разводили такую таинственность.

— Я знаю. Я тоже ждала случая сказать вам откровенно, что я была против того, чтобы везти Палермо в Карсон-Сити. Это был приказ, я должна была выполнить его и потеряла Палермо. Если это может послужить утешением, думаю, первое, что они сделают, когда я вернусь в Вашингтон…

— Ерунда, — спокойно прервал ее шеф. — Я имел в виду не Палермо. Это уже дело давнее. Я говорю о том, что происходит сейчас. Разве мы похожи на идиотов?

— Конечно нет. О чем вы говорите?

— Сначала всю вашу команду срочно вызывают в Вашингтон, а через двадцать минут приходит еще одно сообщение. Спохватились! — Он кинул листок на стол, и Элизабет наклонилась вперед, чтобы взять его. Она прочитала вслух: «Расследование: Эдгар Р. Филдстоун. Распоряжение: никаких действий не предпринимать».

— Ну и что? — не поняла она. — Они знают, что его здесь нет.

Он перешел почти на крик.

— Это значит, что дело закрыто и вы возвращаетесь домой. Но ни у кого не хватило порядочности объяснить нам, что, черт возьми, происходит. Заниматься нам этим дальше или нет.

— Как это можно закрыть, — удивилась Элизабет. — Мы знаем не больше того, чем неделю назад. По крайней мере я. И вы видели все рапорты, которые я составляла, пока работала здесь.

Он помолчал, а затем взглянул на нее. Постепенно выражение его лица изменилось.

— Ладно. Может быть, я не прав. — Видно было, что он сожалеет о сказанном. — Если я ошибся, прошу извинить меня.

Элизабет встала, прижимая свои бумаги к груди.

— Мне жаль, что так получилось с Палермо. Но если говорить честно, это была единственная несогласованная акция.

Чем-то слегка раздосадованный и даже смущенный, он произнес:

— Наверное, мне нужно показать вам кое-что. А может, и не нужно, не знаю. Но несколько минут назад, когда я запросил нашу штаб-квартиру насчет того, что происходит, мне в ответ пришло вот это. — Он протянул Элизабет другую расшифровку.

«Расследование: Эдгар Р. Филдстоун, ФГЭ и все, что к этому относится. Вступает в силу немедленно; направить копии всех рапортов в министерство юстиции, следственная группа Пэджетта, дело „Соединенные Штаты против Карло Балаконтано“».

Элизабет чувствовала себя так, словно ей дали пощечину. Она посмотрела на собеседника, но тот опять опустил глаза.

— Они арестовали Балаконтано? Я ничего не знала.

— Я верю. Вы действительно не знали. Извините.

— Мне ничего не сказали, — повторила Элизабет.

В семь часов утра здание министерства юстиции было тихим и походило на пещеру. Полы блестели, звуки отдавались эхом и замирали среди несовременных светильников, протянувшихся вдоль коридора с высоким потолком. В детстве Элизабет именно так представляла себе музеи и почту. Даже запах, казалось, был таким же: смесь воска, пыли, дезинфекции и старой бумаги — солидный, официальный, правительственный запах.