Кейт Лондон - Флэшбэк

«Я люблю тебя, Кайл…» — было написано красной губной помадой на зеркале знакомым аккуратным почерком Мэлори. Рейчел задумалась. Тщательно нанесенный макияж не мог скрыть горя, тенями легшего под ее карими глазами. Несколько прядей прямых, длиной до плеч волос из-за ветра выбились из-под ободка, который удерживал волосы откинутыми назад, открывая простое лицо, раздраженное и бледное от эмоций, с плотно сжатыми от душевной боли губами. Рейчел казалось, что сквозь зеркало она смотрит на женщину, оставившую это признание, — на сестру.

Почему Мэлори покончила с собой? Почему отвернулась от семьи? Похоже, все ответы кроются в одном имени…

Кайл. Она написала Кайлу. За что она его благодарила? За то, что он погубил ее? Рейчел, которая редко злилась, сейчас была в ярости: она считала причастным к самоубийству Мэлори Кайла Скэнлона.

— Она умерла из-за тебя.

Рейчел быстро прошла мимо кровати: не хотела, чтобы ее воображение оживило картину смерти сестры: Мэлори запивает шампанским горсть таблеток и пишет короткую предсмертную записку приемной семье. В гостиной Рейчел принялась изучать содержимое мини-бара: коллекция разноцветных бутылок с ликерами, разнокалиберные бокалы на верхней полке.

Она медленно провела рукой по длинному черному футляру, где хранился кий Мэлори — подарок Трины. Рейчел непроизвольно открыла футляр, там лежал сборный кий ручной работы, украшенный инкрустацией. Она собрала кий, поражаясь его идеальному состоянию и новому наконечнику. Если уж не за собой, то за кием Мэлори очень хорошо ухаживала.

— Ладно, последние несколько лет меня сюда не приглашали. Ты определенно не хотела меня здесь видеть. Да, конечно, мы встречались в мамином доме или еще где-то, но только не здесь. Почему? Ты должна объяснить это, Мэлори! Почему, черт возьми, твоя квартира превратилась в какую-то запретную зону?

Я по-прежнему здесь, глупышка. Для тебя я всегда буду здесь.

Казалось, шепот Мэлори эхом растворился во влажном, душном полумраке. Рейчел даже замерла, прислушиваясь, настолько он показался ей реальным…

По Атлантис-стрит с воем носился ветер, раскачиваясь, скрипела деревянная вывеска «Девять шаров», медленно полз мусоровоз, грохотали опустошаемые мусорные баки. Металлический трезвон свидетельствовал о том, что ветер подхватил один из баков и покатил его по мостовой.

Мусоровоз приехал позже обычного; сегодня его хозяин, Томми Джеймс, был на похоронах Мэлори…

Злость уступила место боли. Рейчел опустилась в большое, мягкое кресло и, обхватив себя руками, пнула стоявшую рядом тахту.

— Я не хочу думать о том, что здесь происходило, кто был здесь с тобой и чем вы занимались. Я полюбила тебя в тот самый момент, когда ты вошла в наш класс. И я просила маму удочерить не просто вызывающую жалость, обездоленную бродяжку, брошенную родителями. Ты была моей сестрой, такой же родной, как и Джада. Почему ты не рассказала мне о своих проблемах? В конце концов, мы могли бы вместе их решить.

Нужно было чаще приезжать домой, стараться больше времени проводить с Мэлори.

В последние годы Мэлори начала больше пить и сильно изменилась, стала резкой, циничной, холодной. И вместе с тем ее переполняли отчаяние и страх. Казалось, страх преследовал ее постоянно. Иногда она смотрела на Рейчел так, словно хотела рассказать какую-то ужасную тайну.

Сестры делятся секретами, не правда ли? Чего же так сильно боялась Мэлори? Что же мучило ее, раз она нашла спасение в смерти?

— Все так нехорошо получилось, Мэлори. Я многим тебе обязана, и теперь я должна вернуть долг — как-то это надо сделать. Ты сыграла со мной злую шутку — оставила в должниках, — сдавленным из-за спазма в горле голосом прошептала Рейчел. — И я готова вернуть долг и прошу тебя: не уходи, побудь здесь, пока я этого не сделаю.

«Ты мне ничего не должна, детка», — как-то давно сказала ей Мэлори.

— Ты же знаешь, должна, черт тебя побери, должна! И я верну тебе долг, будь он неладен.

Мгновенно злость сменилась печалью.

— Ты никогда не играла открыто, Мэлори. Я люблю тебя…

Желая поскорее покинуть пугающую пустотой квартиру, Рейчел рывком открыла входную дверь и на пороге столкнулась с человеком, лица которого не было видно из-за падавшей на него тени и воротника, высоко поднятого для защиты от ветра и холодного тумана. «Это, наверное, один из ее…» Нет, это был Шейн Темплтон, священник, проводивший погребальную церемонию. Он чуть повернул голову, и ветер тут же взъерошил его мягкие волосы. Священник пригладил их и тихо произнес: