Крис Хаслэм - Смерть с отсрочкой

Кройц прислонился к Понтию Пилату, перезарядил винтовку, качая головой.

— Боже всевышний, — вздохнул он. — Теперь еще ползти по канализационным трубам.

Ника тошнило. Желудок возмутило либо самодовольное поведение Ленни, либо езда, либо то и другое. Разумеется, свой вклад внесла жирная непрожаренная яичница, съеденная на завтрак, и горный серпантин, но тошнило его главным образом от Ленни Ноулса.

— Потише, — простонал он, когда Ленни на скорости взял крутой поворот. — Можно не вписаться.

— Я всегда вписываюсь, — ответил Ленни с похотливой ухмылкой. — Знаете, ничего нету лучше старушек.

— Не такая уж она старушка, — возразил Сидней, вклинившись между двумя своими наемниками и щурясь в старинных очках, которые Ленни позаимствовал на постоялом дворе.

— Для вас — может быть, мистер Стармен. — Ленни вильнул к самому краю дороги, пропуская водителя бензовоза с побелевшим лицом. — Не поймите неправильно — не собирался я его сбивать. Проснулся сегодня совсем окосевший ко всем чертям.

— Ох, ради бога… — протянул Ник.

Ленни весело вздернул бровь.

— Завидуешь, Никель? Сам давно баловался морковкой? Года два назад? Удивительно, что вообще встрепенулся. Ты как бы превратился в неполый организм.

— В бесполый, — поправил Сидней.

— Придержи язык, Казанова, — посоветовал Ник. — Наверняка настоящей любови-моркови не пробовал за последние годы.

— Просто бывшей жене хранил верность. Знаешь, Николас, у некоторых еще остались моральные принципы.

— Это не ответ, — возразил Ник. И покосился на Сиднея. — Извините, мистер Стармен.

Сидней сбросил новые очки, протер глаза. Оправа слишком широкая, на носу слишком узкая, грязные линзы, в которые надо щуриться, вызывают головную боль.

— Не извиняйтесь, мистер Крик, — вздохнул он. — Вы переживаете, что обидели старика, не понимая, что в своей жизни он видел людей похуже вас обоих. Гораздо, гораздо хуже.

— Правда? — переспросил Ленни.

— О да, — кивнул Сидней, — только я вам об этом не стану рассказывать. Сосредоточимся на неотложной насущной задаче.

Задача заключается в том, чтобы ехать в горах до тех пор, пока он чего-нибудь вспомнит. Почти семьдесят лет стерли воспоминания, исказили черты и расплавили твердые факты в податливую резину. Высокие сверкающие скалы с черными лесными анклавами одновременно казались знакомыми и чужими, словно реальность была зеркальным отражением памяти. Твердый факт: сразу за перевалом должна быть дорожная развязка. Оттуда несколько миль по запутанным узким дорогам до другого перекрестка, где произошел другой кровопролитный инцидент. Дальше лесная колея идет вверх и в сторону от развилки, Сидней мог по памяти нарисовать воображаемую топографию. Гарганто-де-ла-Бальса, Сьерра-де-лас-Кабрас, Лома-дель-Фуэнте-дель-Райо. Красной точкой отмечена Махада-де-Марин, другой Касерия-ла-Алькария, еще двумя поместья Эль-Пенитенте. Все они разбросаны в долине выше, ниже, слева, справа от извилистой дороги. Детали скорее домысливаются, чем помнятся, хотя на точной карте долина обладает конкретными признаками настоящей долины. Проблема в отсутствии полной уверенности, что она та самая.

— Как насчет вон той колеи? — спросил Ник, прервав его сомнения.

Сидней пожал плечами, кивнул:

— Что ж, давайте попробуем.

— Ну, приехали, — фыркнул Ленни. — Начинаем на картах гадать. — Он свернул с потрескавшегося на морозе асфальта в неровную каменистую колею.

Двигались медленно, машина с трудом втискивалась между пластами горной породы, ограждавшими колею вроде Геркулесовых столпов. Дальше хуже — кругом валуны размером с телевизор и промоины глубиной по колено.

— Скоро перевернемся, — предупредил Ленни.

Ник вцепился в приборную доску, костяшки пальцев побелели.

— Наверняка не та дорога, мистер Стармен. Раз мы сейчас не можем проехать, вам тогда точно не удалось бы.

Сидней сморщился, слыша сердитый каменный скрежет по днищу фургона.

— Любая дорога в здешних местах может быть той. Вы весьма удивились бы, если бы знали, что нам тогда удавалось.

Колея все больше смахивала на камнепад, поднимаясь выше, виляя в застывшем сыром лесу, куда порой только на три часа пробивается солнечный свет. Не шевелилось ничто живое, и Ника, вышедшего в той мертвой тишине убрать с дороги сломанные бурей ветки, охватила агорафобия. [76] Агорафобия — боязнь открытого пространства.

— Доисторическое местечко, — пробурчал он, садясь обратно в кабину.