Дин Кунц - Безжалостный

Насколько я мог сказать, никогда раньше белки ее глаз не казались такими большими. Они окружали синие радужки со всех сторон.

– Обидчивый сноб? Это был он?

– По голосу – похоже.

– Он нас видел. Знает, что мы проезжали мимо.

– Нет. Это чистая случайность.

– Тогда почему он позвонил?

– Обычные угрозы от психопата-убийцы.

– Обычные?

– Ты понимаешь… что… что он с нами сделает.

– И что он с нами сделает? – после паузы спросила Пенни.

Я закатил глаза, чтобы напомнить о Майло на заднем сиденьи.

– Дамбо, Десперо, Пистакио.

– Подумаешь, – отозвался из-за моей спины Майло.

– Хорошо, хорошо. Он говорит, что вырежет твое сердце и скормит твоей матери. Вы рады, что узнали об этом? Так?

– Не волнуйся, Майло. – Пенни повернулась к мальчику. – Я его есть не стану ни при каких обстоятельствах.

– Этот тип больной на всю голову.

Лесси, соглашаясь, зарычала.

Несколько кварталов мы проехали молча.

На некоторых перекрестках вода переполняла сливные канавы и заливала асфальт. Машины, идущие впереди, словно отращивали белые крылья, собираясь взлететь к облакам.

– Не все можно воспринимать как шутку, Кабби, – наконец подала голос Пенни.

– Я знаю.

– Мы попали в серьезную передрягу.

– Знаю.

– Но должна отметить…

– Что? – спросил я, когда пауза слишком уж затянулась.

Она рассмеялась.

– Обидчивый сноб.

– А что? Он вновь обозвал меня писакой.

– Он не только психопат-убийца, но еще и грубиян.

– Вот именно, – согласился я. – Я бы хотел встретиться с его матерью.

– И что ты сказал бы его матери?

– Я бы строго ее отчитал за плохое воспитание сына.

– Наш Майло никогда не грубит, – заявила Пенни.

– Потому что он должным образом воспитан.

– И только один его эксперимент закончился взрывом, – продолжила Пенни.

– Это дала о себе знать наследственность. У него же гены Бумов.

– Вот так-то лучше, – прокомментировал Майло.

– Что лучше? – спросил я.

– Вы сейчас… такие, как надо.

– И какие же?

– Не молчите в испуге. Мне это нравится.

Мне это тоже нравилось, и когда я улыбнулся Пенни, она улыбнулась в ответ.

Наверное, мы бы не улыбались, если бы знали, что одного из нас застрелят и жизнь уже никогда не будет прежней.

В восточной части округа Орандж много каньонов. Койотов, рысей, кугуаров и оленей в них больше, чем людей. Изрезавшие предгорья Санта-Аны, эти каньоны (некоторые – те же овраги, другие пошире) заросли деревьями и кустарником, являя собой прибежище для людей, которым не нравится жизнь в городах и пригородах, а также различных эксцентриков.

Покрытие узкой дороги, петляющей по склону, крошилось, словно построили ее на закате гибнущей цивилизации. Кроны гигантских калифорнийских дубов нависали над головой, стволы и ветви чернели в свете фар нашего внедорожника.

Дома отстояли далеко друг от друга даже на начальном, самом близком к цивилизации участке дороги. И расстояние между ними все увеличивалось по мере того, как мы все глубже забирались в каньон. Его название я по причинам, которые скоро станут очевидными, не назову.

С удалением от цивилизованного мира менялось восприятие. Склоны, казалось, становились круче, скалы так и грозили обрушиться на нас. И лес подступал к самой обочине, листва агрессивно шумела, будто мы миновали невидимую мембрану, оставив позади мирную природу и попав в некое место, где что-то злобное жило в кромешной тьме и теперь вот наблюдало за нами, дожидаясь удобного момента, чтобы сожрать нас.

Когда я видел среди деревьев освещенные окна, они уже не звали к себе, приглашая в гости уставших путников. Наоборот, отталкивали, советовали держаться подальше, словно в лесу стояли не дома, а скотобойни, храмы пыток, и яростно пылали печи, где плавили металл, чтобы отлить статуи чужих богов.

Двухполосное асфальтированное шоссе уходило дальше, но мы свернули на более узкую дорогу с щебеночным покрытием, которая, проплутав по лесу несколько миль, вновь выводила на асфальт. Дорогу эту, которая забиралась вверх по склону, использовали главным образом сотрудники департамента охраны лесов.

Мокрые сорняки хлестали по бортам «Маунтинера», и какое-то субтропическое растение с бледными листьями, большими, как руки, ощупало своими многочисленными ладонями боковое стекло со стороны пассажирского сиденья.

Проехав некоторое расстояние, по причинам, которые скоро станут очевидными, уточнять не буду, мы поравнялись с придорожной площадкой, где я и припарковался. Когда выключил двигатель и освещение, темнота стала кромешной, словно мы находились в доме без единого окна. Только барабанящий дождь доказывал, что мы по-прежнему под открытым небом.