Вильям Кобб - Тайны Нью-Йорка

— Я убежден, — сказал он, — что если я не видел юную леди, то встречал одного или даже двух существ — не смейтесь, это так, — абсолютно похожих на нее… Мы поговорим об этом после… Мы поищем… А пока скажите мне вот что: выставленная вами картина не взята ли из действительных воспоминаний? Не была ли она, в некотором роде, отражением опыта?

Нетти взглянула на него с любопытством.

— Почему вы так считаете?

— Все равно! — быстро отвечал Дан. — Я угадал?.. Правда?

— Да.

Дан Йорк провел рукой по лбу.

— Хорошо, хорошо! — сказал он. — Мы поговорим потом… Сегодня займемся страждущими, требующими нашей помощи… Эванс, сказали ли вы мисс Нетти, о чем мы ее просим?

— Нетти согласилась.

Поэт церемонно взял ее руку и поцеловал.

— Нечего делать! — воскликнул он. — Мизантроп становится филантропом, если на свете есть такие славные люди…

Вот почему Антония почувствовала объятие нежных рук. А побледневший Эванс стоял тут же, в ногах у больной, и ожидал рождения ребенка, которого взялся спасти…

На правом берегу Западной реки Арнольд Меси выстроил нечто вроде загородного дворца и меблировал его со всевозможной роскошью; сад, прилегавший к обширному лесу, был убран с царственным великолепием и окружал дом, в котором банкир соединил все ухищрения фантазии человека, швыряющего золото пригоршнями.

Усадьба состояла из двух строений. Завершено было только одно из них. Зима прервала работы во втором павильоне, соединенном с первым широкой галереей, предназначенной для зимнего сада.

Этот дом и предоставил Меси в распоряжение Бартона.

План был тщательно продуман и застрахован от любых неожиданностей. Врач получил самые подробные инструкции. Перевезти Антонию было поручено Баму, и читатель догадался, что помощниками его в этом деле были Трип и Моп.

Комната, где Антония должна рожать, убрана великолепно. Тяжелые шелковые занавеси закрывают окна, снабженные кроме того, толстыми ставнями — так что ни один луч света, ни малейший шум не проникают туда.

Эванс возле больной. Нетти Девис утешает ее, улыбается ей. Бедной женщине ничего не объяснили, но она понимает, что она не одинока и постепенно надежда возвращается в ее душу.

Ребенок родился через несколько часов. Когда Нетти положила новорожденного рядом с матерью, чтобы та поцеловала его, бедная женщина разрыдалась. Но это были слезы радости и проснувшейся надежды.

Эванс внимательно посмотрел на нее и отвел взгляд. Ему показалось, что он заметил признаки смерти… И он не ошибся.

Антония, в течение долгих месяцев измученная страшными потрясениями, вложила в это последнее усилие всю свою жизненную энергию.

Напрасно Эванс лихорадочно ищет пути спасения, Смерть уже приблизилась к этому изголовью и уже накладывает свои ледяные руки на тело несчастной мученицы.

Вдруг Антония вздрагивает и, прижимая ребенка к груди, пытается приподнять его. Она вытягивает шею и глаза ее оживляются. А между тем не слышно никакого шума. Но на пороге смерти тонкость чувств удесятеряется…

Она не ошиблась. Не прошло и нескольких минут, как легкий шум послышался у двери… Эванс идет открывать…

На пороге Дан Йорк и Лонгсворд.

— Ребенок родился, — говорит Эванс, пожимая руку Лонгсворду.

Он не смеет сказать большего. Впрочем, разве Лонгсворд услышал бы продолжение? Он уже у кровати Антонии и, упав на колени, рыдает, не имея сил произнести ни слова.

Эванс кивнул Йорку и оба, отойдя в угол комнаты, говорят шепотом. Они знают, что нет никакой надежды… И поэт тревожно прислушивается к шагам приближающейся смерти.

— Эдвард! Мой Эдвард! — шепчет Антония, привлекая к себе Лонгсворда. — Ты будешь крепко любить его, не так ли?.. Ведь он наш ребенок… и когда умру я — ты должен будешь его любить за нас двоих…

Лонгсворд вздрогнул. Мысль о смерти внезапно падает на его мозг, как ледяная капля. Он поворачивает голову к своим друзьям и глаза его встречаются с глазами Эванса. Они обмениваются немыми вопросом и ответом, и Дан Йорк жестом дает понять молодому человеку, что он должен еще раз собрать всю силу воли.

Голова Антонии упала на подушку. Ее пальцы машинально играют кудрями Эдварда, и слабым, как у ребенка, голосом, она говорит:

— Мы свободны, понимаешь ли ты это, Эдвард?.. Как далеко мы ушли! Около нас деревья, беленький домик, солнце и ребенок. Посмотри, как он грациозен, как он вырос! Его зовут, как и тебя, Эдвардом… Как я люблю это имя!