Сэм Тэйлор: Амнезия

В коробках хранились его дневники. Самое драгоценное, что у него было. Никаких роковых тайн, просто Джеймс боялся, что без дневников он перестанет быть самим собой. Он не доверял собственной памяти. Дневники были канатами, которые держали на привязи его личность.

Джеймс открыл первую коробку и вытащил четыре тетради в виниловых обложках форматом в стандартный лист, каждая из которых была исписана чернилами разного цвета: черными, синими, красными и зелеными. Давненько он сюда не заглядывал. Джеймс нервно раскрыл дневник за 1987 год и вгляделся в синие буквы.

Прочитанное поразило его. Цитаты из Юнга, Кафки и «Коммунистического манифеста»; отрывки из песен и поэм собственного сочинения; заметки о политической ситуации в Никарагуа и на Ближнем Востоке. Каким серьезным и глубокомысленным юношей он был! Сегодня Джеймс испытывал равнодушие к политике, писал только собственный дневник и едва ли помнил название последней прочитанной им книги — наверняка какой-нибудь триллер, который он пролистал в аэропорту или на пляже в Испании прошлым летом. Как сильно он изменился! Сегодняшний Джеймс не узнавал себя четырнадцатилетнего. Если он — это я, думал Джеймс, то кто же тогда я сегодняшний?

Следующие несколько дней Джеймс читал записи за 1988-й, 1989-й и 1990-й. Вторая тетрадь начиналась 1995-м. Непонятная скрытность, везде настоящее время, имена и инициалы людей, которых Джеймс успел забыть. В низу каждой страницы — столбики цифр. Джеймс не сразу понял, что это записи о потраченных и заработанных деньгах.

Он положил рядом тетради за 1990 и 1995 годы. Почерк почти не изменился, лишь стал неразборчивее. Что же до содержания… Случайный читатель ни за что бы не догадался, что эти записи сделал один и тот же человек. И пусть в жизни этого человека многое изменилось — из теплого родительского мирка он выпал в жесткий и ненадежный хаос самостоятельной жизни, — но механизм изменений ставил Джеймса в тупик.

Люди меняются. Вопрос в том, как это происходит? Наша жизнь ограничена днями: с воскресенья по понедельник, от рассвета до заката. Какие изменения могут произойти с нами между завтраком и обедом? Можно ли уснуть одним человеком, а проснуться другим?

Джеймс не знал ответа, но чувствовал, что на пути от ребенка к взрослому мужчине зиял пробел, которого он не мог объяснить. Детство и отрочество представляли собой относительно ровную прямую (инверсии и колебания не в счет), но после пропуска линия жизни неуловимо менялась. Как этот мальчик стал этим мужчиной? Кто из них двоих самозванец?

Существовал единственный способ найти ответ. Вернувшись с ночной прогулки на костылях, Джеймс принял решение.

Четвертая коробка оказалась тяжелее прочих. Джеймс поднял крышку. Внутри помещалась еще одна коробка поменьше (а вернее, сейф из черного металла). Джеймс знал, что в ней лежат четыре дневника за 1991–1994 годы. В то время он учился в университете Г.

Джеймс не помнил, где лежит ключ, а мысль о потерянных годах почему-то вызывала удушливый стыд и ужас. Три года его жизни, от которых в памяти не осталось ровным счетом ничего.

Он хорошо помнил свою комнату в доме на Лаф-стрит, паб «Белый медведь», но люди, чувства, последовательность событий — все ускользало.

Почему дневники — единственные свидетели этих трех лет — оказались заперты в сейфе, а ключ потерялся?

Разглядывая маленькую черную коробку, Джеймс ощущал почти физическое недомогание. Неужели в его прошлом скрывается что-то ужасное? Неизвестность хуже смерти. Некоторое время он даже прикидывал, не выбросить ли сейф за окно. Вдруг он разобьется о мостовую? На память пришли слова из инструкции: замок сейфа может уничтожить только взрыв. Может, взорвать сам сейф? Но тогда его прошлое навеки исчезнет в огненной вспышке.

Джеймс молча разглядывал черную коробку, все больше злясь. Внутри этого чертова ящика заперта часть его, три года его собственной жизни!

Что-то нехорошее случилось с ним тогда. Он стал другим. Жизнь изменилась безвозвратно.

Трясущимися руками Джеймс засунул коробку под кровать, разделся, лег, но еще долго ворочался без сна.

И тогда Джеймс решил написать историю своей жизни. Решение вызревало в нем постепенно, но, приняв его, он испытал облегчение.

Джеймс провел в постели весь день: спал, думал, безуспешно пытался вспомнить. Больше пятнадцати часов его тело не двигалось с места, а мысли бродили далеко. Впоследствии он не мог сказать, что стало первым толчком, за которым последовало прозрение. Наверное, полузабытая цитата из Томаса де Куинси о том, что человеческий мозг — это палимпсест. Джеймс полчаса рылся в шкафу, прежде чем отыскал экземпляр «Сочинений» с отчеркнутым абзацем: «Так что есть человеческая память, как не громадный естественный палимпсест?.. Бесконечные идеи, образы, чувства оседают в мозгу, словно мягкий солнечный свет. И каждый следующий слой погребает под собой предыдущий. Тем не менее ни один не исчезает бесследно. Всемогущая память, получив соответствующий стимул, способна извлечь на поверхность любое впечатление, каким бы мимолетным оно ни было».