Светлана Чехонадская: Амнезия

Она открыла глаза.

Над ней был…

«Потолок».

Он был…

«Белый».

Да, «белый потолок». С этих двух слов все остальные слова буквально полились – да, полились из букв, буквально.

На белом потолке лежали пятна солнечного света, на пятнах лежали тени листьев, в месте соединения потолка и стен лежала лепнина… Или что это? Фриз? Антифриз? Консоль? Как это называется? Все-таки это называется лепниной. Она «пластиковая». Белая-пребелая, абсолютно «стерильная» лепнина.

Внезапно потемнело. На весь потолок расплылось чье-то лицо. Женское, над лицом белая шапочка (Ну надо же! Все здесь белое! Это «рай»? Или это – «больница»?).

Само лицо тоже стало совершенно белым. Только черные глаза выпучились и почти падали с лица вниз.

– Она открыла глаза! Она смо-отрит!! Елена Па-а-ална!

– Танюша, ну что же ты орешь? Что же ты орешь на всю больницу?.. – («Все-таки не рай, а больница. Я больна?.. Это был «наркоз»? Я «рожала», «делала аборт» или «делала липосакцию»? «Липосакция» – это когда убирают лишний жир… Я жирная?») – Бывает, что они и глаза открывают! Ох, однажды одна моя пациентка двинула рукой, знаешь, так ее приподняла, будто крестное знамение, мы все перепугались: что она имела в виду этой рукой? Проклинала? Благословляла? Она потом умерла, месяца через два, что ли… Ой, мамочки! Мамочки! Иван Григорьевич где? Где Иван Григорьевич?! Позовите Ивана Григорьевича, срочно! Скажите ему, что Королева очнулась!

– Я же говорила, Елена Павловна!

– Танюша, где мой нитроглицерин?! Принеси, что-то мне плохо, я тут посижу в уголочке… Окно открой, воздуха мало… Эти кондиционеры, они только жрут воздух, а в рекламе говорят, что они воздух делают… Нет, они его жрут! Вот он, мой нитроглицерин, спасибо, Танюша, сейчас полегчает…

Ей надоело слушать всю эту чушь. Мало того, что они все орали, как сумасшедшие: и эта белая Таня, и неведомая Елена Павловна, – надо думать, Иван Григорьевич, которого несомненно найдут и который скоро прибежит, топая, как слон, заполошный, как все они в этой больнице, он тоже, этот Иван Григорьевич, начнет орать, а она будет видеть только неподвижный потолок, и лепнину, и пятна солнечного света. Нет, это слишком скучно.

Она повернула голову.

Вначале она увидела небо, оно было голубым. Потом она увидела несколько облачков, потом верхушки сосен, потом раму окна. Дальше, точнее ближе, был чистый подоконник с высоким горшком, из которого торчали разные цветы и травы, еще ближе – плоская батарея, бежевые стены, белый шкаф.

Возле шкафа сидела на стуле пожилая женщина в белом халате. Она откинулась на спинку стула, выставила вперед полные ноги в мягких тапочках, руки ее повисли по обе стороны тела, в одной был пузырек нитроглицерина.

Они встретились глазами. У тетки они были круглые. «О-е-ей!» – тихонько простонала тетка.

– Вы Елена Павловна? – спросила она.

Вопрос прозвучал совсем тихо, но тетка отреагировала так, словно она проорала что-то непотребное.

Тетка закатила глаза и рухнула со стула к ножкам ее кровати. Теперь видны были только тапки да выпавший из руки пузырек нитроглицерина.

То ли грохот тела так ее ударил по ушам, то ли собственный голос, спрашивающий: «Вы Елена Павловна?», но она вдруг почувствовала ужасную тошноту и боль в переносице.

Она закрыла глаза. Спокойное черное пространство, находящееся внутри нее, теперь кружилось и лопалось, в горле набух ком, так что захотелось выплюнуть его или хотя бы откашляться.

– Мне плохо, – прошептала она.

И тут же чьи-то руки стали ее поднимать, ком полез наружу, мужской голос твердо произнес: «Да успокойтесь вы – или я вас уволю!», беготня за закрытыми глазами усилилась, и, возможно, все бегающие были белыми, как облака, но у нее здесь была абсолютная чернота.

Черная и теплая.

Спасительная.

– Я позвал вас, господа, чтобы сообщить вам известие, которое даже и не знаю, как охарактеризовать… – Иван Григорьевич весело глянул по сторонам, покрутил в руке дешевую пластмассовую ручку, положил ее на стол. – Ну, преприятное известие, так его назовем.

Мужчина и женщина, сидевшие за столом напротив него, чуть иронично переглянулись.

Клиника произвела на них не очень хорошее впечатление. Слишком богато. Такой новорусский шик, которым пшикают в глаза, чтобы не было видно пробелов в лечении.

Они были супругами, недавно справившими серебряную свадьбу. Крепкая медицинская семья, где он – из медицинской семьи и она – из медицинской семьи. В наше время только такие и могут позволить себе профессию врача. Клиентура им достается по наследству. А как остальные устраиваются? Непонятно. Вот эта клиника, например…