Бернар Миньер - Гребаная история

Я не помнил Мишель, у меня не было никаких воспоминаний, но в это мгновение я ее видел . Здесь, перед собой: очень красивая женщина, обезображенная худобой и болезнью, ее грустное лицо в нежном утреннем свете, падающем из окна, — и рядом я, не знающий, что ждет нас обоих. Во мне будто что-то сломалось.

— Короче говоря, в тот день мы отказали. Она умоляла, но мы сказали «нет». Затем вернулись к себе… Было лето. Окна открыты. Мы услышали, как она плачет у себя в доме, рядом. Все последующие дни мы чувствовали себя виноватыми, нам становилось все больше и больше стыдно. Ты был очаровательным малышом, мы уже любили тебя как племянника, как члена нашей семьи, но чтобы любить как сына… А она… она скоро умрет, не зная, что будет с тобой… В какой приемной семье ты окажешься… А может, что еще хуже, твой отец в конце концов отыщет тебя и заберет. Эти вопросы преследовали, мучили нас… Каждый вечер мы с Франс это обсуждали, каждый вечер нас грызли все те же вопросы, те же горести, то же чувство вины. Когда мы приближались к окну ее комнаты, выходящему во двор, то видели Мишель на веранде; она курила сигарету за сигаретой, подняв глаза к нашему окну, — ждала, надеялась…

Лив подняла плечи, подошла к бару, налила себе глоток скотча и понемногу отпивала.

— И вот однажды утром мы позвонили ей и сказали: «Мы это сделаем». Ты бы видел ее радость, Генри… Думаю, ничто на свете не сделало бы ее такой счастливой. На несколько часов, на несколько дней болезнь была полностью забыта, и в Мишель закипела энергия. Мы всё организовали. Всё приготовили. Бумаги, твои вещи, указания, что сказать тебе, что — в школе, куда ты пойдешь… Приближался отъезд, но Мишель его больше не страшилась. Казалось, она почти торопится избавиться от этого груза. Иметь возможность уйти спокойно. И вот наступил момент расставания. День отъезда оказался поистине ужасным… ужаснее, чем можно себе представить. — Лив посмотрела в глубину своего стакана. — Мы знали, что больше никогда ее не увидим, она была слишком ослабленной… Мишель тоже это знала: что больше не увидит ни нас, ни тебя. На прощание она сказала такие слова: «Меня зовут не Мишель, я Мередит. И его отца зовут Грант Огастин. Дождитесь, когда Генри станет взрослым, сильным, ответственным мужчиной… я знаю, что благодаря вам он таким и станет, — мужчиной, способным самостоятельно решать и выбирать. Тогда всё ему и скажете. Пообещайте мне». Мы пообещали…

Я не знал ее — совсем или знал очень мало, — но не смог сдержать слез.

— Дальнейшее ты знаешь.

Лив замолчала. В течение долгих, очень долгих секунд тишина была наполнена присутствием призрака — призрака моей матери, умершей четырнадцать лет назад. Я чувствовал, что руки мои так напряжены, что побелели костяшки, а щеки мокры от слез.

Я вытер их рукавом.

— Мой отец — Грант Огастин, вы наводили о нем справки?

Обе мамы согласно кивнули.

— Это очень могущественный человек, с колоссальными средствами. Он руководит фирмой, которая работает на Агентство национальной безопасности. Его компания упоминалась в связи со скандалом Сноудена [47] Эдвард Джозеф Сноуден (р. 1983) — американский технический специалист и бывший сотрудник ЦРУ и АНБ США; стал известен всему миру после передачи им в СМИ секретных сведений относительно массовой слежки за гражданами и организациями. . Он может иметь доступ ко всей нашей электронной переписке, ко всем звонкам и любой другой деятельности в Интернете, к тому же в любой момент.

Теперь я лучше понимал, почему мне было запрещено оставлять свои следы во Всемирной паутине.

Все прояснялось.

Я будто снова увидел на пароме высокого типа в черном, снова услышал маму Лив, говорившую по телефону: «Думаю, они напали на наши следы; думаю, они нас обнаружили». Содрогнувшись, я громко повторил эту фразу.

— Ты говорила по телефону о нем, о его людях?

Лицо Лив помрачнело, и она вздохнула:

— Да. Я… я сделала глупость.

— Какую глупость?

— Послала бумажную открытку… Той Марте, которая в свое время помогала твоей матери. Чтобы дать ей знать, что у тебя все хорошо… Я подумала, что прошло столько лет и никакой опасности больше нет… Это была ошибка.

Я спросил себя, не одного ли из его людей я видел тогда на пароме — того высокого типа в черном.

— Это поэтому мы так часто переезжали? — спросил я.

В глазах Лив сверкнули молнии. Она покачала головой:

— Нет. Это не имело никакого отношения к твоему отцу. Во всяком случае, напрямую. Мы переезжали всякий раз, как кто-нибудь пытался узнать чуть больше о тебе и о том, как тебя усыновили. Когда ты был маленьким, всегда находился кто-то — социальные службы, работники системы образования, соседи, — у кого возникало желание совать нос куда не надо… И вот из предосторожности мы регулярно переезжали из одного штата в другой. Понимаешь, мы бы не пережили, если б тебя отняли у нас… Должна сказать, это погубило наши профессиональные карьеры, но мы ни о чем не жалеем. Потому что мы тебя… ты самый драгоценный подарок, который когда-либо сделала нам твоя мать. И вот ты вырос… Шестнадцатилетний подросток, воспитанный двумя мамами, привлекает меньше внимания, чем мальчишка…