Лесли Форбс - Лед Бомбея

– Не кажется ли вам, что на сегодня уже достаточно интервью? – спросил Проспер, когда я повесила трубку. – Уже довольно поздно. Вам бы лучше пораньше лечь спать.

– А кто вам сказал, что я собираюсь бодрствовать всю ночь?

Проспер был слишком хорошо воспитан для того, чтобы развивать тему. Он просто сказал, что дождь возобновился и что здесь практически невозможно найти такси, поэтому вызвал своего шофера и попросил его довезти меня до студии Калеба.

Я пила виски убийцы, а теперь поеду в машине убийцы. А может быть, убийство так же легко смывается дождем, как водяная позолота?

Большинство тех, у кого в Бомбее возникают проблемы с желудком, считают, что причина в дурном качестве местной кухни. Они говорят: «Ну, конечно же, я ни разу не прикасался к их воде! Я же прекрасно знаю, что она кишит бактериями». Но на самом деле яд часто попадает в организм из более замаскированного источника. Эти люди забывают о бомбейском льде.

Моголы перевозили лед с Гималаев на лодках по рекам до Лахора, а оттуда почтовыми повозками – в Дели. Двенадцать кусков по четыре килограмма в день. Представьте себе телерекламу: армейский денди из XIX столетия в красном мундире смакует свое виски и просит, чтобы ему подали лед. В следующем кадре мы видим гору снега. «Еще льда, бой!» – эхом разносится по горным вершинам, и тысячи маленьких смуглых человечков врубаются в гималайский ледник. Две тысячи миль, лодки, повозки, носильщики, и наконец лед доходит до нашего джентльмена. От горы остался маленький кусочек. «Черт возьми, бой! – орет наш гордый офицер. – Я же просил два кубика!»

Лед в тропиках – высший символ цивилизации. В Бомбее существовало поверье, что вода со льдом должна быть чистой по определению, независимо от ее происхождения. Ее использовали в качестве укрепляющего средства и подавали гостям перед сном, как некое подобие стакана горячего молока в наших краях. Вода со льдом кажется такой чистой, такой холодной, смотрится так по-западному, так не по-индийски. Но ведь это всего лишь упаковка. А внутри сидит все тот же местный микроб, который и устраивает неизбежный ураган в ваших внутренностях. Так часто бывает: вас убивает то, чему вы больше всего доверяете.

Виски, пиво и бомбейский лед с толикой желчи. К тому моменту, когда я приехала в студию к Калебу, мне уже было совсем плохо. К несчастью, охранник почему-то отсутствовал. Некому было предоставить мне последний шанс не совершать и эту глупость.

Калеб сидел в своем режиссерском кресле и читал роман под названием «Черный георгин» об одержимости автора образом своей убитой и разрубленной на куски матери. На полу рядом с Калебом лежал матрац с пятнами, как я предположила, краски, имитировавшей кровь в ходе съемок какого-нибудь недавнего зверского эпизода.

Режиссер соизволил взглянуть на меня, только когда я подошла совсем близко.

– Хорошая книга, – сказал он. – Вам известно, что в преступлениях, вызванных какой-либо сильной страстью, убийца всегда так или иначе демонстрирует свою патологию? По Волльмеру, автору учебника по криминалистке, если следователь объективно и внимательно проанализирует все вещественные доказательства: сопоставит брызги крови со струйками, большими и маленькими пятнами, лужицами; различные типы гематом и синяков с рваными ранами, возникающими, как правило, в результате ударов дубинкой, при которых кусочки кожи, тканей и сосудов глубоко заходят в кость, – а затем посмотрит на все с субъективной точки зрения убийцы, очень часто преступление, казавшееся ему загадочным и запутанным, предстает вдруг простым и понятным.

– Из чего вытекает, что, совершая преступление, следует сохранять возможно большее хладнокровие. Это имеет какое-то отношение к нашему разговору? Вы отыскали какое-то преступление в моем прошлом, которое на первый взгляд поражает вас своей запутанностью?

Он улыбнулся.

– У каждого в прошлом есть какое-нибудь преступление. Меня очень интересует кровь. Знаете ли, кровные узы, гены... То, что мама и папа передают своим отпрыскам. Может ли доброе чрево породить дурного сына, а дурное – доброго.

– Как бы мне хотелось, чтобы в моем присутствии перестали цитировать Шекспира. Неужели вы все думаете, что мы в Англии только и делаем, что разгуливаем в котелках и декламируем ямбические пентаметры? А в тяжелые дни утешаем себя сонетами о королевском семействе?

– Моя старая тетушка любила королевскую семью, – заметил Калеб. – Она жила в трущобах. Когда я в первый раз поехал в Лондон, то сказал ей: «Тетушка, я привезу тебе любую вещь, какую ты пожелаешь, кашемировую шаль, драгоценности, скажи, что ты хочешь». И она попросила фотографию королевы с автографом, сделанную где-то около 1959 года, ту, где она с собачкой-корги. Это был предел мечтаний моей тетушки. К несчастью, она уже умерла.