Лесли Форбс - Лед Бомбея

– Забудем об этом, – сказала я, подумав: «Больница?» Но Проспер ведь сказал, что прошлой ночью она была здесь.

– Проспер нашел их для меня.

– Проспер?

Она кивнула.

– Вот видишь? Ты была не права. Я, должно быть, по ошибке положила их в одну из папиных книг вместе с несколькими старыми фотографиями мамы. – Она указала на книгу на кофейном столике. – А потом совсем про них забыла.

Я взяла книгу. Биография Бенвенуто Челлини, блестящего флорентийца, жившего в шестнадцатом столетии. Без малейших угрызений совести он разделывался с любым, кто стоял у него на пути, пока сам не был брошен в темницу за убийство соперника-ювелира. Прекрасная упаковка для фотографий, запечатлевших гибель Майи.

– Даже не знаю, почему я их туда положила, – призналась Миранда, – но книга мне не нужна, ты можешь взять ее. Мне кажется, это одна из книг твоей матери, которые отец привез из Шотландии после того, как...

– Да.

На форзаце была надпись. "Джесс. Книга, которую ты мечтала получить, хотя мне кажется, что «Libro dell'Arte» больше подошла бы, ведь ее автор научился у Джотто пониманию того, что природа – лучший учитель художника". Папа всегда умел превратить подарок в проповедь.

– Тебе они нужнее, – сказала я, передавая ей несколько фотографий отца с ее матерью. Сзади стояла надпись: «Снято в 1959 году». Еще до появления моей матери. – Они выглядят счастливыми.

Миранда задумчиво кивнула.

– Папа говорил мне, что они были счастливы. Он говорил, что любил мою мать по-другому, не так, как...

– Хорошо, хорошо, Миранда. Давай поговорим об этом, когда обе будем чувствовать себя немного лучше. Тебе надо отдохнуть.

Мне не хотелось оставаться у них в доме до приезда Проспера. Я поцеловала сестру на прощание и поспешила к двери, не дав ей продолжить начатый разговор. У выхода швейцар почтительно поклонился и произнес:

– Добрый день, мадам Шарма.

Я не стала его поправлять. В одежде сестры я приобрела новое "я": мамаши сына богача. И я почти физически ощутила печать одобрения, которую поставил на мне швейцар.

В отеле я быстро просмотрела фотографии, полученные от Миранды, но не увидела на них никаких признаков Эйкрса или какого-то другого знакомого лица.

Зазвонил телефон:

– Мадам, это по поводу вашего счета. Би-би-си прекратила выплаты по кредитной карте.

– Что? И на каком основании?

– У нас здесь есть факс из Лондона, который, вероятно, может разъяснить причины.

– Прочтите его.

– Это частное сообщение, мадам. И довольно длинное.

– Прочтите мне основное содержание этого чертова факса.

– Нет никакой необходимости говорить в таком тоне, мадам. Основное содержание факса следующее: шеф отдела документальных передач Би-би-си сообщает, что вы больше не являетесь его сотрудницей и за все ваши дальнейшие поступки несете ответственность только вы сами. Выплаты по кредитной карте прекращаются.

– А он объясняет почему?

– Они получили информацию о вашем поведении в общественном месте, которое рассматривается ими как недостойное человека, представляющего их организацию. Кроме того, они указывают также на злоупотребление вами маркой Би-би-си. Ваш счет составляет шестьсот семьдесят два фунта стерлингов...

– Вы принимаете туристические чеки?

– ...и двадцать четыре пенса по нынешнему курсу. Би-би-си также заблокировало использование вами туристических чеков с их номерами.

Черт! Черт! Черт!

– Никаких проблем. Я заплачу позже. Наличными.

Я повесила трубку и пересчитала деньги в бумажнике. Наличных там оставалось примерно на две банки пива и на одну поездку в такси. Но кто же надавил на Би-би-си? Неужели Проспер обладает таким влиянием? Я набрала номер сестры, чтобы спросить, не выручит ли она меня до тех пор, пока я не разберусь со своими финансами, но телефон был занят. Оказался занят и телефон Ашока.

– Великолепно! – воскликнула я, обращаясь к картинке с альпийскими лугами и беззаботно резвящимися на них немецкими девчушками.

На кровати рядом со мной лежали фотографии женщины, из-за которой когда-то началась вся эта цепь событий, а также монеты, похищенные мной из коллекции Проспера сегодня утром перед уходом из его маленькой домашней галереи. Расстояние между жизнью и смертью длиной в две фотопленки по двадцать четыре кадра.

Я снова начала рассматривать их. Разложила по стопкам, как игральные карты. Семь стопок по шесть и в одной – пять. В последней не хватало одной фотографии. Сорок семь фотографий. Как часто кадр или даже два в пленке оказываются испорченными, думала я, глядя на размазанную фигурку Сами в середине кадра. И тут меня осенило. Сестра пользовалась камерой с автоматической перемоткой. Поэтому должна была получиться последовательность снимков Сами, движущегося из кадра, а не этот внезапный прыжок в кадр. Я вынула негативы, включила настольную лампу и стала просматривать их на свет, сверяя номера. Один кусок отсутствует: общие планы студии Проспера.