Стив Берри - Измена по-венециански

Каждый раз, когда она оказывалась в этом холле, ее память возвращалась на шесть лет назад, в тот день, когда она подошла к тем же закрытым дверям. В спальне она обнаружила обнаженную Карин и мужчину с впалой грудью и курчавыми волосами. Она помнила его мускулистые руки на плечах Карин, помнила, как их пальцы изучали тела друг друга, в ее ушах до сих пор звучали их стоны. Созерцание этих двоих странным образом возбуждало ее.

Она долго стояла, глядя на них, пока эти двое наконец не отцепились друг от друга.

— Ирина, — спокойно проговорила Карин, — это Мишель.

Карин спрыгнула с кровати и откинула назад длинные волнистые волосы, обнажив груди, которыми Ирина столько раз наслаждалась. У Карин было худое, как у шакала, тело, безупречная кожа цвета корицы, тонкие губы, чуть искривленные презрительной усмешкой, вздернутый носик и щеки, гладкие, как фарфор. Зовастина и раньше подозревала, что любовница изменяет ей, но совсем другое дело — увидеть это воочию.

— Тебе повезет, если я не убью тебя.

Карин казалась совершенно спокойной.

— Взгляни на него. Для него важно, что я чувствую, он отдает все, на что способен. Ты же только берешь. На другое ты не способна. Отдавать ты умеешь только приказы, которые все остальные должны беспрекословно выполнять.

— Раньше я не слышала от тебя жалоб.

— Быть твоей шлюхой не просто. Мне пришлось отказаться от вещей, которые стоят гораздо больше, чем деньги.

Взгляд Зовастиной помимо ее воли переместился на обнаженного Мишеля.

— Он тебе нравится? — спросила Карин.

Пропустив вопрос мимо ушей, Зовастина резко сказала:

— Я хочу, чтобы до заката ты убралась отсюда.

Карин подошла ближе, источая аромат дорогих духов.

— Ты на самом деле хочешь, чтобы я ушла? — Ее рука легла на бедро Зовастиной. — Может, лучше снимешь эту одежду и присоединишься к нам?

Она хлестнула любовницу ладонью по лицу. Такое случалось и раньше, но сейчас она впервые сделала это, обуреваемая злостью. Из рассеченной губы Карин потекла струйка крови, и злость в душе Зовастиной переросла в ненависть.

— Убирайся. До заката. Иначе, обещаю, до утра ты не доживешь.

Шесть лет назад. Очень давно.

По крайней мере, ей так казалось.

Она повернула дверную ручку и вошла.

Спальня, как и раньше, была обставлена мебелью во французском провинциальном стиле. По обе стороны камина, отделанного мрамором и позолоченным металлом, стояли два египетских порфировых льва. Совершенно не к месту казалась респираторная маска, висящая по одну сторону кровати с балдахином, кислородный баллон, стоящий по другую, и капельница — мягкий пластиковый контейнер с раствором, подвешенный к стальной стойке.

В центре огромной кровати, разметавшись на подушках и укрытая до пояса шелковыми розовыми простынями, лежала Карин. К сгибу ее руки от капельницы тянулись прозрачные трубки. Ее кожа приобрела бурый цвет и напоминала вощеную бумагу. Ее густые, некогда светлые волосы поредели и спутались в неопрятные космы, а глаза, горевшие когда-то негасимым голубым светом, теперь глубоко запали и смотрели из темных глазниц, как зверьки, пугливо выглядывающие из норок. Щеки исчезли, кожа обтягивала череп, как у мумии, а носик пуговкой превратился в клюв хищной птицы. Шелковая ночная рубашка висела на ее иссохшем теле, словно мешок, надетый на шест.

— Что тебе нужно? — пробормотала Карин. Ее напряженный голос дрожал и ломался. Через трубки, подведенные к носу, в легкие поступал кислород. — Пришла проверить, не умерла ли я уже?

Ирина приблизилась к кровати. В нос ей ударил запах, которым пропиталась вся комната, — тошнотворный запах дезинфицирующих средств, болезни и угасания.

— Нечего ответить? — едва слышно выдавила из себя Карин.

Зовастина смотрела на лежащую женщину. Их отношения, в отличие от всего остального, что делала Ирина, развивались спонтанно. Сначала Карин была ее сотрудницей, затем — личным секретарем и наконец превратилась в наложницу. Пять лет они были вместе, еще пять провели порознь, пока в прошлом году Карин неожиданно не вернулась в Самарканд. Смертельно больная.

— Вообще-то я пришла проведать тебя.

— Нет, Ирина, ты пришла, чтобы посмотреть, как я умираю.

Зовастина хотела возразить, но воспоминание о предательстве Карин с Мишелем удержало ее от эмоциональных признаний. Вместо этого она спросила:

— Ну что, стоило оно того?