Рут Ренделл - Бестия

Дора оказалась у двери быстрее, чем он успел ее остановить. Уэксфорд фыркнул: какая глупость женщине опрометью бросаться открывать дверь, тем более вечером. Да не в сексизме дело, а в благоразумии, пока еще не каждая может похвастать силой воли, пройти подготовку Карен и овладеть боевым искусством. Поднявшись, он подошел к двери гостиной. Голос был женский, очень тихий. Похоже, все в порядке. Опять кто-то из них что-то собирает.

Он снова взял в руки «Прекрасный, как дерево», открыв на том месте, где заложил закладку, и взгляд его снова уперся в рекламу оружейника. «Корам Кларк и компания»… Одно из тех имен, которое он слышал недавно, пусть совершенно в ином контексте. Кларк — фамилия распространенная. Но что за имя Корам? Он помнил, еще с далеких школьных лет, когда латынь входила в обязательные предметы, что coram означало «ввиду, по случаю, по причине»… Или нет, «в присутствии». И тут же вспомнил стишок, с помощью которого заучивали латинские предлоги аблятива:

A, ab, absque, coram, de,

Palam, clam, cum, ex и e,

Sine, tenus, pro и prae,

Добавьте super, subter, sub и in —

Когда о состоянии, а не действии говорим.

Забавно, что он еще помнит что-то после стольких-то лет… Дора вошла в комнату вместе с какой-то женщиной.

Шейла.

Они смотрели друг на друга, потом он наконец сказал:

— Какое счастье просто видеть тебя.

Дочь бросилась к нему, обвила шею руками.

— Я осталась у Сильвии. Неправильно запомнила дату новоселья и приехала только вчера. Послушайте, мои родные, какой потрясающий дом! И что на них нашло, уехать из предместий! Мне нравится, но я бы, думаю, себя издергала и извелась.

Десять пятнадцать. Как раз в ее духе.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Нет, не все. Я несчастна. Но буду в порядке.

Он видел краем глаза брошенную на софу корректуру Кейси. Имя и название, пусть и не столь заметные, как на обложке книги, но разобрать легко. «Плеть» Огастина Кейси, корректура, примерная цена 14,95 фунта стерлингов.

— Я наговорила тебе массу ужасного. Хочешь объясниться?

Легкая дрожь, которую Уэксфорду не удалось скрыть, заставила ее рассмеяться.

— Извини, па, за все, что я тебе наговорила.

— Я и сам хорош, сожалею.

— У тебя книга Гэса? — В ее глазах он прочел восхищение, ему ненавистное, рабскую зачарованную преданность. — Тебе нравится?

Какое сейчас это имеет значение? Этот человек ушел. Он солжет, чтобы быть великодушным.

— Да, неплохо. Очень неплохо.

— А я ни слова не поняла, — призналась Шейла.

Дора расхохоталась, не в силах сдержаться:

— Ради всего святого, давайте что-нибудь выпьем.

— Если она выпьет, ей придется ночевать здесь. — В Уэксфорде заговорил полицейский.

Шейла осталась к завтраку, затем уехала в Олд-Ректори. Утро затянулось: обычно он уезжал на службу значительно раньше, но сегодня ему хотелось до отъезда успеть переговорить с миссис Максэмфайр. Поговорить из дома, не из этих конюшен и даже не по собственному телефону с заднего сиденья машины.

Если десять вечера — нижняя граница приличий, допускающая деловые звонки, девять утра — верхняя. Он подождал, пока Шейла уедет, и набрал номер. Ответил молодой женский голос с сильным шотландским выговором. Ишбел Максэмфайр в саду, не может ли она перезвонить ему? Нет, этого Уэксфорду не нужно. Кто знает, может, миссис Максэмфайр из тех, кто с кровью отрывает от себя каждый пенни, набирая номер далекого телефона, кто вынужден считать деньги.

— Не могли бы вы поинтересоваться, когда у нее будет время побеседовать со мной?

Пока он ждал ответа, произошло нечто странное. Он вдруг совершенно точно вспомнил, кто этот человек, чье имя он увидел в рекламе оружейника из Невады. Кто такой этот Корам.

Начать он смог лишь после обеда, а потому сам план занял почти целый день. Весь день и половину вечера: когда в Кингсмаркхэме полночь, на Дальнем Западе, в Америке, только четыре часа дня.

На следующий день, после четырех часов сна урывками и массы трансатлантических телефонных звонков, грозящих вызвать у Фриборна апоплексический удар, он мчался по шоссе Б-2428 к главным воротам Тэнкред-хауса. Ночь выдалась зябкая, серебрился иней, легкий ночной морозец точеным резцом высек робкие контуры молодой листвы, окутал светящимся сиянием голые пока ветви других деревьев. Но к этому часу мороз уже спал, отступил под мощными лучами весеннего солнца, высокого и яркого в ясном голубом небе. Почти как в Неваде.

С каждым днем молодая зелень уверенно набирала силу. Легкий зеленоватый туман густел, окутывая лес дымкой, которая, все уплотняясь, накрыла уже даль кисейной вуалью, неспешно натягивая поверх изумрудное покрывало. Поношенные покровы зимы скрылись под молодой зеленью, грязь и заплаты смылись под всплеском новой жизни, мощного весеннего потока. Мрачная, темных тонов гравюра постепенно оживала под кистью, окунутой в мягкую бирюзу. Простиравшиеся до горизонта лесные массивы больше уж не казались бесформенной гранитной громадой, расцвеченные множеством оттенков глянцевой зелени, и ветер, любовно играя ветвями и раскачивая верхушки деревьев, отдергивал зеленую штору, на мгновение озаряя лес взрывами света.