Юхан Теорин - Кровавый разлом

— Куда ты собираешься бегать?

— Хоть куда.

— Сожги их, Герлоф, — сказала тогда Элла. Она уже не вставала и была больше похожа на скелет, чем на человека. — Обещай, что ты их сожжешь.

Он только кивнул. Но дневники покойной жены он так и не сжег. И в эту пятницу на них наткнулся.

На Балтику вернулось солнце, как раз за неделю перед Пасхой. Не хватало только тепла. Было бы тепло, Герлоф мог бы целый день проводить в саду. Отдыхать, думать… построить кораблик в бутылке. Сквозь пожухлую прошлогоднюю листву начали уже пробиваться тонкие зеленые стрелки. Раньше мая газон стричь не надо.

Солнечный свет должен разбудить первых бабочек.

Для Герлофа главный признак весны — бабочки. Это с детства. Еще маленьким он всегда нетерпеливо ждал, когда же появится первая бабочка. Сейчас, в восемьдесят три, чувство весны, конечно, не такое бурное, как тогда. И все равно Герлоф ждал бабочек с тем же жадным нетерпением, как в детстве.

Он был один в доме. Ковылял из одной маленькой комнатушки в другую, с палкой в одной руке и чашкой кофе в другой. Кресло-каталка стояла в спальне, молча ожидая обострения ревматизма. А пока он вполне мог передвигаться и даже подниматься по крыльцу без посторонней помощи.

Неделю назад из дома престарелых привезли его мебель и разное барахло, накопившееся за тридцать лет в море: навигационные карты, пару корабликов, собранных им в бутылках, сплетенные из темно-коричневого каната коврики и подставки, которые до сих пор пахли смолой.

Со всех сторон его окружала память.

И в тот момент, когда он открыл дверцу кухонного шкафа рядом с холодильником, чтобы сложить туда старые бортовые журналы, как раз в этот момент он и увидел дневники.

Они лежали, связанные бечевкой, прятались за ларцом для украшений и старыми детскими книгами Карла Мея и Монтгомери. На обложке каждой тетради аккуратно выведен год. Он развязал первую. Страница за страницей плотно исписаны красивым мелким почерком.

Дневники Эллы. Восемь тетрадей.

Он вспомнил про свое обещание и засомневался. Но все же взял верхнюю тетрадь и с чувством, что делает что-то постыдное, пошел в сад. Герлоф видел иногда, как Элла что-то пишет, и даже догадывался, что она ведет дневник, но она никогда не показывала ему записи и упомянула о них один-единственный раз — уже при смерти.

Сожги их, Герлоф.

Он уселся на деревянный садовый стул, обернул ноги одеялом и положил тетрадь на стол. Элла умерла двадцать два года назад, осенью 1976 года, от рака печени. Но когда он сидел вот так в саду, у него постоянно возникало ощущение, что Элла вовсе не умерла — вот он сидит здесь, в саду, а она на кухне варит кофе.

Элла сразу поставила дело строго: муж на кухне появляться не должен. Он, понятно, не протестовал. Когда дочери, Лена и Юлия, подросли, они не раз пытались заставить отца помогать по дому, но Герлоф никак не мог решиться.

— Мне уже поздно, — обычно отвечал он.

Больше всего его пугала кухня. Он так никогда и не научился готовить или стирать. Только мыл иногда посуду. Сейчас шведские мужчины все делают сами… Новые времена.

Герлоф повернул голову и насторожился — ему померещилось какое-то движение в дикой траве у забора. Он не ошибся — это была первая в этом году бабочка. Радостный, порхающий, бессмысленный полет, как и у всех весенних бабочек.

Желтенькая лимонница, лучший признак весны.

Герлоф улыбнулся бабочке, порхавшей теперь совсем рядом, но тут же перестал улыбаться — увидел еще одну. Черная, с серыми и белыми полосками на крыльях. Он забыл название. Крапивница? Траурница? Эта, в отличие от первой, летела прямо и целеустремленно. Бабочки покружились вместе несколько секунд и скрылись за домом.

Желтая и черная… что бы это могло означать? Он всегда загадывал на первую весеннюю бабочку: каким будет год — светлым или мрачным? А тут не знал, что и подумать. Словно бы хотел поднять флаг, а тот застрял на полпути.

Герлоф открыл тетрадь и услышал звук мотора. По дороге проехал большой черный автомобиль и свернул на проселок к каменоломне.

Ему показалось, что в машине сидит пожилая пара.

Наверное, кто-то из хозяев новой виллы у каменоломни. Летние гости. Будут здесь прохлаждаться, пока тепло и солнечно. Им не придется, замерзая, рубить последнее дерево на берегу, как это делали предки Герлофа.

Да какое ему до них дело, в конце-то концов. Он опять открыл тетрадь и начал читать.

Сегодня у нас седьмое мая 1957 года.