Андреас Эшбах - Идеальная копия - второе творение

Когда он закончил, он поднял глаза от нот и увидел Свеню и даже удивился, обнаружив ее там. Но на лице ее не было особого восторга.

– Тебе ведь не очень понравилось, – спросил он.

Она осторожно улыбнулась.

– Вряд ли я когда-нибудь стану фанатом такой музыки, – призналась она и торопливо добавила: – Но я вижу, что у тебя хорошо получается. Что-то в этом было.

Вольфганг поморщился.

– Да ну. Я не так уж круто играл.

– Не говори так. Это было просто потрясающе.

– Нет, правда, я играл довольно плохо. Волновался.

Свеня лукаво улыбнулась ему:

– Хотелось бы верить.

– Я могу сыграть еще что-нибудь, если захочешь, – предложил он, но она смущенно отвела лицо.

– Может, в другой раз. Сейчас это было бы, знаешь… немножко чересчур. Мои уши пока не очень привыкли к такой музыке. – Она отхлебнула большой глоток из своего стакана с колой, чтобы скрыть замешательство. – Ты уже справился с заданиями к математическому конкурсу? – спросила она затем.

Вольфганг заморгал, не сразу переключившись на новую тему.

Он осторожно отложил в сторону виолончель и смычок.

– Ну да. С первыми двумя все было достаточно просто, но на третье задание я истратил двадцать восемь страниц. Боюсь, я ушел немножко не в ту степь.

– Двадцать восемь страниц?! Это очень странно.

– Я тоже так думаю, но с меня уже хватит. Сегодня утром я все заклеил в конверт и отправил. А ты?

– Так себе. Одно задание было совсем легким, другие два серединка на половинку. Я их пока еще не отправила.

Повисла тишина. У Вольфганга было чувство, что Свеня задумалась о чем-то совсем другом, и оставалось только надеяться, что это не были мысли о том, стоит ли что-то затевать с парнем, который любит классическую музыку и плохо разбирается в математике.

– Все эти картины… – Она обвела комнату указательным пальцем. – Их ты нарисовал?

– Я? – Вольфганг взглянул на галерею больших и маленьких акварелей в рамах и под стеклом и невольно улыбнулся. – Нет, это рисует моя мать.

– Твоя мать? Правда? – в ее голосе слышалось скорее облегчение, чем удивление. – Они такие… Не знаю, – она внимательно посмотрела на одну из них, морской пейзаж в сине-зеленых тонах, – неуютные, я бы сказала.

– Ты думаешь?

– Как будто у того, кто их нарисовал, было очень неспокойно на душе.

Вольфганг посмотрел на картину, которая висела там, на стене, столько, сколько он себя помнил. Море на ней действительно было похоже на какое-то кровожадное животное.

– Ну да, она нарисовала ее, когда была беременна мною. Быть может, переживала, что ей пришлось бросить свою карьеру певицы.

Свеня задумчиво кивнула.

– Да, может быть. – Но ее это не убедило.

Вольфгангу внезапно показалось, что он должен защитить мать.

– Но она не всегда рисует такой мрачняк, знаешь? Я могу показать тебе ее мастерскую, если хочешь. Там очень много картин, целиком выдержанных в желтом, к примеру.

Она наморщила лоб:

– А это нормально, если ты мне их покажешь?

– Конечно, абсолютно нормально, – торопливо сказал Вольфганг, – я всегда играл там, когда был ребенком. И она всегда держит дверь открытой, когда она дома. Закрывает только тогда, когда куда-нибудь уходит. Думаю, только потому, чтобы туда уборщица не заходила.

– Ну, если так, то я бы с удовольствием посмотрела на ее картины, – согласилась Свеня, – хотя, по правде говоря, я совсем ничего в этом не понимаю.

Вольфганг вскочил.

– Погоди, я сейчас принесу ключ.

Но в деревянной плошке на гардеробе ключа не оказалось. У ключа от мастерской был очень своеобразный брелок, кожаный с бахромой, по которому его можно было узнать издалека. Неужели мать взяла его с собой? Но в тот миг, когда Вольфганг задался этим вопросом, в его голове, словно мельком освещенная фотография, возникло воспоминание: в проем широко раскрытой дверь спальной комнаты он видел свою мать, кладущую ключ от ателье в выдвижной ящик прикроватной тумбочки.

Он может хотя бы проверить его там.

Вольфганг поспешил вверх по лестнице. Уже у родительской спальни, взявшись за ручку двери, он на секунду засомневался. Конечно, это было не совсем в порядке вещей пробираться сюда вот так, тайком, без разрешения. Но отступать на полпути было бы глупо, и к тому же ему очень уж хотелось, чтобы Свеня увидела не только мрачные картины. Он открыл дверь.

Из спальной веяло сыростью и плесенью. Холодные белые стены и синее постельное белье делали ее немногим привлекательнее операционной. В последний раз Вольфганг заходил сюда, когда ему было года четыре. Он постарался не оставлять подозрительных вмятин на постели, когда осторожно, украдкой открыл ящик прикроватной тумбочки.