Дмитрий Петров - Кносское проклятие

Что же касается минойцев, то этот народ жил еще раньше событий Троянской войны. Период существования минойцев — с двадцатого по четырнадцатый век до нашей эры. А потом они исчезли.

— Совсем? — изумился я. — Разве так может быть? Целый народ вдруг взял да и исчез с лица земли. И не осталось никаких следов?

Гимпельсон скептически усмехнулся и развел руками.

— Да нет, отчего же, — сказал он. — Следов осталось довольно много. Минойская цивилизация была обширной и по тем временам весьма высокоразвитой. Минойцы выращивали хлеб, делали вино, вели бурную морскую торговлю по всему Средиземноморью. Корабли минойцев ходили в Финикию, в Малую Азию, в Египет. Можно сказать, что минойцы — одна из великих культур древности, один из великих народов. Они жили на Крите, и на этом острове было по меньшей мере семь минойских царств. Семь городов-государств, из которых, вероятно, самым могущественным был Кносс.

— Кносс? — переспросил я, начиная что-то воскрешать в памяти и невольно удивляясь тому, в какие древние дебри завело меня расследование. Прав был Вазген, когда интуитивно понял, что это дело нужно отдать мне. Если расследовать убийство молодого грека в Петербурге можно, лишь узнав о Кносском дворце, то дело это под силу далеко не всякому шустрому детективу.

— Ну да, — кивнул профессор. — Кносский дворец — самый крупный на Крите. Дворец — не совсем точное слово для определения того, что это было. Обилие разнообразных построек, собранных воедино. Постройки самого различного назначения: там были дворец царя, дома жрецов, святилища богов, мастерские и дома ремесленников, склады и так далее. Дворец — это город.

Например, Кносс, или, как называют его современные греки, Кноссос, сами минойцы дворцом скорее всего не считали и не называли. Это был город, столица Кносского царства. Конечно, там жил царь, но, кроме того, там протекала вся хозяйственная и религиозная жизнь.

— И вы говорите, что от всего этого ничего не осталось? — еще раз уточнил я. — А как же быть с археологическими раскопками? Должно было остаться множество артефактов — черепки, орудия труда…

— Черепки! — фыркнул Саул Аронович. — Там сохранилось довольно много, а не только черепки. Вы помните историю археологии? Кстати, а почему вы ничего не пьете?

Я замешкался с ответом на его внезапный вопрос. Действительно, а почему я не пью?

Наверное, меня сковало оцепенение: слишком уж непривычным делом я сейчас занимался. Сидеть в комнате в компании двух голых людей, один из которых — поросший седыми волосами старик с жилистыми ногами и дряблым животом, а другая — юная особа с прозрачной белой кожей и томными глазами, да еще слушать при этом чинный рассказ о давно исчезнувшей цивилизации…

Видимо, и правда надо выпить, а то можно рехнуться. Может быть, выпив, я начну адекватнее воспринимать ситуацию.

— Душенька, поухаживай за нашим гостем, — сказал Саул Аронович, подтолкнув локтем прижавшуюся к нему девушку. — Налей Олегу чего-нибудь, а то он стесняется.

Откровенно заскучавшая было Аня вскочила и забегала вокруг меня, сверкая белизной юного тела. Во время нашей беседы с Гимпельсоном она томилась: заводила глаза к потолку, вздыхала, принимала различные позы, крутилась, как кошечка, возле старого мужа-профессора.

Скосив глаза на Аню, я в который уже раз поймал себя на том, что не могу поверить, что эта двадцатилетняя девушка — жена старого Саула Ароновича. Внучка — да. Может быть, с большой натяжкой — дочка. Но жена? Да он старше ее лет на пятьдесят!

В то же время сомневаться в их сексуальных отношениях не приходилось. Можно даже сказать, что оба не скрывали этого, а демонстрировали со всей возможной откровенностью. Чего стоит одно их появление передо мной в голом виде. Надо полагать, они всегда ходят так по дому — голышом. Н-да, как только не сходят с ума люди…

— Вам положить лед? — осведомилась Аня. Она склонилась надо мной с бокалом и намеренно прижалась ляжкой к моей руке, лежавшей на подлокотнике кресла. Получив согласие, она убежала на кухню, а вернувшись, снова уселась возле мужа.

Свежее тело девушки с молочно-белой кожей контрастировало со старческим костлявым телом Саула Ароновича. Как ни тренируйся, а в семьдесят лет профессор явно не выглядел атлетом: обвисшая кожа на боках, вздувшиеся вены. Ох, не стоило бы профессору Гимпельсону таскаться по дому в одних плавках…

На протяжении всего девятнадцатого века считалось, что древнегреческие мифы и соответственно построенные на них произведения Гомера — не более чем выдумка поэтов, из которых слепой сказитель был главным. Ученые, да и просто любители античной культуры, дружно сходились на том, что не было никакой Трои и Троянской войны, а есть только прекрасные поэтические легенды.