Саския Норт - Побег из Амстердама

Мы ехали домой на велосипеде. Вольф сидел впереди и во все горло распевал про гномиков, сидящих на грибах. Мейрел дулась на меня, сидя сзади. Я спросила, как дела в школе, а потом весело принялась рассказывать, что мы сейчас пойдем в булочную покупать свежий хлеб и я куплю им что-нибудь вкусное.

— «Киндер-сюрприз»?

— Нет, что-то из хлебушка. Круассанчик или булочку с изюмом…

Мейрел выбрала «Твикс», Вольф захотел хлебную палочку.

— Мам, а что у нас на ужин?

— Вкусный гороховый суп с беконом и гренками.

— Класс!

Я зарылась носом в волосы Вольфа — они пахли сеном, — и, нагнувшись вперед, нажала на педали. Мейрел положила голову мне на спину.

Дома я разложила по местам покупки и поставила чай. Мейрел играла на пианино, Вольф возился со своим «лего», и если бы не ужасная открытка у меня в сумке, я могла бы наслаждаться тихими семейными радостями. Когда я лежала в объятиях Геерта, я была уверена, что не он писал эту мерзость. Но теперь я снова начала сомневаться. Открытка прямо преследовала меня.

С другой стороны, я не могла себе представить, чтобы он сидел за пишущей машинкой и сочинял такие страшные вещи. Я перебирала в голове всех своих друзей и знакомых, но на половине списка поняла, что в этом нет смысла. Все мои друзья были музыканты. Что им, делать нечего, как только угрожать мне? Я никому не перебегала дорогу, я всего-навсего обычная певичка, ни я, ни мой образ жизни никому не интересны. Родственники? У меня их почти нет. Сестра Анс и старая, выжившая из ума тетка. С Анс я разговариваю в среднем раз в неделю, и мы очень стараемся сделать вид, что поддерживаем семейные отношения. Нет, я могла честно признаться самой себе, что ни у кого, кроме Геерта, нет причины меня ненавидеть.

Если это не кто-то чужой. Чужой, кто знает то, чего не знает никто: что я избавилась от ребенка. Может быть, действительно какой-нибудь активист движения против абортов. Кто-то, кто видел, как я выходила из клиники, и выследил, где я живу. Мое имя написано на двери и в телефонной книге есть. Дорина, которая поет на бэк-вокале в «Хилерс», как раз недавно советовала мне сменить номер и хорошенько защитить окна и двери. Дом ее матери ограбила банда югославов. По всей видимости, югославы уже несколько недель следили за ними и в тот момент, когда отец Дорины уехал, вломились в дом. Они следят за вами ночью, выбирают подходящий момент, звонят в дверь и спрашивают, дома ли хозяин. Ничего не подозревая, вы говорите, что хозяина нет, а этого-то им и надо. Врываются в дом, грабят и насилуют, как они делают это у себя на родине с женщинами, чьи мужья ушли в горы. «Эти югославы ужасно жестокие, человеческая жизнь для них ничего не стоит», — говорила Дорина. И они знают, что музыкантам часто платят черным налом. После выступления они тебя поджидают, особенно в воскресенье, когда бывают две, а то и три халтуры и у тебя дома много наличных. Они угрожают застрелить детей, если ты пойдешь в полицию. Именно так, как делали это в Боснии и Косово. Шантажируют женщин детьми. Здесь становится просто смертельно опасно из-за этих военных преступников, которые разгуливают на свободе.

Зазвонил звонок, и я увидела за дверью соседскую девочку Еву с толстым конвертом в руках.

— Это вам, — сказала она, сунула конверт мне в руки и осторожно заковыляла на своих роликах вниз по крутой каменной лестнице.

— Постой, Ева, где ты его взяла? — спросила я. Вольф в это время обхватил меня за ногу, а Мейрел вопила, что хочет пойти с Евой.

— Мама боялась, что мальчишки с улицы его стащат, вот и забрала его к себе. Он лежал у вас на ступеньках.

Мейрел с самокатом пролезла мимо меня на улицу. Я прочитала свое имя на конверте и почувствовала, как у меня пересохло во рту. «Лично» было напечатано в верхнем левом углу. Тем же шрифтом, что и на открытке.

Я сидела в ванной, обхватив голову руками. Вольф всем телом бился в дверь и хныкал, чтобы я впустила. Он не понимал, зачем я заперла дверь на замок. Но сейчас я не могла смотреть ему в глаза. Я слишком сильно дрожала, и в любой момент меня могло опять вырвать. Фотографии. Дети ни в коем случае не должны были их увидеть. Вольф тем временем просто визжал от гнева.

— Мама-а-а! Я хочу пить! Почему ты закрылась? Открой!

Я хотела сказать что-нибудь, успокоить его, но не могла произнести ни звука. Он убежал, громко плача.

В конверте лежала компьютерная распечатка, на которой было написано «Детоубийца», и штук тридцать фотографий, скачанных из интернета, под заголовком «Галерея абортов». Фотографии трех-четырехмесячных эмбрионов, сначала еще в животе, спокойно плавающих в околоплодной жидкости. А затем фотографии околоплодных мешков с зародышами, которые висят на больших мужских пальцах врача, делавшего аборт.