Майкл Коннелли - Черное эхо

— Я подозревала, что ты придешь, Гарри. Ты был на погребении?

Он кивнул, но не сделал попытки войти в дверь, которую она держала. Некоторое время она смотрела на него, изогнув брови, с тем самым свойственным ей прелестным вопросительным выражением.

— Так ты собираешься входить или будешь стоять здесь целый день?

— Я думал, мы могли бы выйти прогуляться. Поговорить без помех.

— Тогда мне нужно взять свой электронный пропуск, чтобы потом я могла вернуться. — Она двинулась было в глубь помещения, потом остановилась. — Вряд ли ты слышал об этом — информацию не обнародовали, — но бриллианты нашлись.

— Что?

— Да. Следствием установлено, что Рурк был клиентом одного общедоступного муниципального депозитария в Хантингтон-Бич. У него дома нашлись квитанции. Сегодня утром наши получили судебный ордер и открыли сейф — я слышала по громкой связи. Говорят, там сотни бриллиантов. Им придется привлечь оценщика. Мы были правы, Гарри. Ты был прав. Бриллианты. Кроме того, обнаружились и остальные украденные ценности — во втором сейфе. Рурк не стал от них избавляться. Ограбленные владельцы получат свое имущество обратно. Намечается пресс-конференция, но я сомневаюсь, что на ней скажут, кто арендовал эти ячейки.

Он молча кивнул, и она скрылась за дверью. В ожидании Гарри медленно подошел к лифту и нажал кнопку. Когда Элинор вышла, в руке у нее была сумочка. От этого Босх явственно почувствовал, что он без оружия. И тут же устыдился, что хотя бы на миг счел это причиной для беспокойства. Пока ехали вниз, не говорили ни слова, до тех самых пор, пока не вышли из здания и не свернули на боковую улочку, ведущую к Уилширу. Босх все это время взвешивал то, что намеревался сказать, спрашивая себя, меняет ли что-либо в этом свете обнаружение бриллиантов. Похоже, Элинор ждала, пока он заговорит первым, но при этом чувствовала себя неуютно от этого затянувшегося молчания.

— Мне нравится твоя синяя перевязь, — вымолвила она наконец. — Кстати, как ты себя чувствуешь? Я удивилась, что тебя так быстро выпустили.

— Я просто взял и ушел. Чувствую себя прекрасно.

Он остановился, чтобы сунуть в рот сигарету — купил пачку в автомате в вестибюле здания. Одной рукой с помощью зажигалки закурил.

— А знаешь, — сказала она, — сейчас как раз был бы подходящий момент бросить. Начать новую жизнь.

Он проигнорировал это предложение и глубоко затянулся.

— Элинор, расскажи мне о своем брате.

— О моем брате? Я тебе рассказывала.

— Знаю. Хочу послушать еще раз. О том, что с ним произошло и что произошло с тобой, когда ты посетила Мемориал памяти в Вашингтоне. Ты сказала, что этот визит многое переменил в твоей жизни. Почему он так много для тебя значил?

Они были уже на Уилшире. Босх указал рукой на другую сторону улицы, и они, перейдя дорогу, двинулись к кладбищу.

— Я оставил машину там. Я потом отвезу тебя обратно.

— Не люблю кладбищ. Я же тебе говорила.

— А кто любит?

Они вошли в ограду, и шум уличного движения стал тише. Перед ними расстилалось широкое пространство: лужайка, белые камни и флажки.

— Моя история похожа на тысячи других, — сказала она. — Мой брат ушел туда и не вернулся. Вот и все. А потом... ну, понимаешь, мое посещение мемориала... оно наполнило меня множеством разных чувств.

— Гневом?

— Да, и гневом тоже.

— Негодованием? Ощущением поруганности?

— Да, вероятно... Не знаю... Это было что-то очень личное. А в чем дело, Гарри? Какое это имеет отношение к... к чему-либо?

Они шли по гравийной подъездной дорожке, бежавшей вдоль рядов белых надгробий. Босх вел спутницу к копии мемориальной стены.

— Ты сказала, твой отец был профессиональным военным. Ты через него не пыталась выяснить, как погиб твой брат?

— Да, был. Но они с матерью ничего мне тогда не рассказали. Я имею в виду, никаких подробностей. Сначала просто сказали, что он возвращается. А потом, видишь ли, примерно через неделю сообщили, что он погиб. Одним словом, так и не добрался до дома. Гарри, ты заставляешь меня заново переживать... Чего ты добиваешься? Я не понимаю.

— Конечно, понимаешь, Элинор.

Она остановилась и уставилась взглядом в землю. Босх увидел, как бледный цвет ее лица сделался еще бледнее. И в нем появилось выражение неизбежности, свидетельствующее о том, что она сдается. Едва заметное, но оно присутствовало. Как на лицах тех матерей и жен, которых ему доводилось извещать о смерти их близких. И тогда уже не было надобности сообщать им, что у них кто-то умер. Они открывали тебе дверь — и уже знали, что последует дальше. И вот сейчас по лицу Элинор стало видно: она знает, что Босху известна ее тайна. Она подняла глаза и тут же отвела их в сторону. Ее взгляд остановился на сверкающем в лучах солнца черном камне мемориала, у вершины холма.