Михей Натан - Боги Абердина

— Тебе кто-то еще помогает?

— Корнелий Грейвс, — сказал Арт.

«Конечно, — подумал я. — Корнелий и голуби. Арт и кошки».

— Однако у нас разная методология, — продолжал Арт. — Он иногда помогает мне, делает переводы, но, как правило, это — просто болтающий чушь старик. Я не особо обращаю на него внимание.

Наверное, мне к тому времени следовало потерять самообладание, но я был слишком возбужден. Все вставало на место, тени за занавеской становились четкими — от шагов на чердаке до голубиной могилы и странных рассказов Корнелия о Клоде Анри де Рувруа, и даже трех книг, которые Грейвс просил меня передать Арту. Это были путеводители по редким книгам. Артур приобретал редкие книги в поисках рукописей алхимиков. Предлогом служили исследования для доктора Кейда.

— А эти грибы? — спросил я. — Ты же ими отравился в тот день, когда я нашел тебя на диване без сознания?

Арт кивнул.

— Первые алхимики — в дохристианскую эпоху, до того, как в алхимических рецептах появились аллегории, которые все запутали — считали: духовный компонент алхимии столь же важен, как и материальный. Они считали, что ты должен научиться воспринимать мистические знания перед тем, как сможешь понять научную сторону. Поэтому и использовались галлюциногены — короткий путь к связи с более высокими уровнями сознания. Я попробовал лофофору, мескалин и даже спорынью, как в Средние века. Грибы, которые ты видел в тот день, — это Stropharia cubensis. Помнишь тот вечер, когда я спас тебя от Питера?

Конечно, я помнил.

— Я пришел на ту вечеринку, чтобы купить ЛСД у Леона, — сообщил Арт. — У парня с бритой головой в очках, который приставал к твоей девушке Николь.

— Николь — не моя девушка, — заметил я.

— Леон продал мне какой-то новый товар под названием АЛД-52, производимую от ЛСД-52, — продолжал Артур. — Он сказал, что это очень сильная вещь и хорошо «шибает по мозгам». Все оказалось чушью. Несколько часов у меня перед глазами менялись цвета, затем началась головная боль, и я заснул.

— Почему? — спросил я.

— Вероятно, плохое качество, — пояснил Арт. — Предполагается, что если препарат хороший, ты…

— Нет, — перебил я. — Почему ты это делаешь?

Артур посмотрел на меня так, словно я спросил о чем-то совершенно очевидном.

— Я ищу истину, — ответил он. — Ищу равновесие между верой и разумом. Это суть алхимии. Разве ты не видишь символизм? Свинец — в золото, трансмутация… Все это — аллегория. От неидеального — к идеальному. От смерти — к жизни. Бессмертие… Можешь ли ты представить более красивую цель, более благородный поиск?

Я ничего не сказал. Арт выглядел раздраженным.

— Разве ты не боишься смерти? — спросил он.

Я обманывал себя, думая, что если бы ответил по-другому и присоединился к поиску Арта, то тогда, не исключено, направил бы его в иную сторону. Кто может сказать наверняка? Физики заявляют, что бабочка, пошевелившая крыльями в Пекине, может повлиять на погоду в Нью-Йорке. Может, если бы я проявил больше любопытства или что-то сказал доктору Кейду, или как-то поменял свое поведение, хотя бы чуть-чуть, — то мрачных дней впереди удалось бы избежать. Однако более вероятно, что такие мысли — это просто остаточные идеи, сохранившиеся с того времени, когда я считал, что такая власть у меня была.

Нет, сказал я ему, что совсем не боюсь смерти. Хотя я соврал, но в то время считал это правдой.

На следующее утро я проснулся рано и работал у себя за столом, несмотря на красную пелену перед глазами и похмелье. Я видел, как на ярком солнце, под окном в заднем дворе, где, в конце концов, снег растаял, играют Хауи с Нилом.

«Карл Великий появился во тьме, в Западной Европе седьмого века, лишенной знаний и пострадавшей под властью династии Меровингов. Он смотрел в будущее, но корнями прочно уходил в прошлое. Следовало восстановить римскую цивилизацию, влив в нее новую струю христианства. Его королевство, королевство Карла Великого, должно было получить не только одобрение церкви: в конечном счете, оно должно было получить одобрение Бога. Это считалось гораздо более важным.

В государстве франков недоставало ученых, которые требовались для воплощения идеи Карла Великого в жизнь. Поэтому он приглашал их из соседних земель. Павел Диакон, историк лангобардов; Петр Пизанский, филолог и грамматист; аббат Ангильберт… Вестгот Теодульф приехал из Испании. Алкуин, величайший ученый своего времени, оставил дом в Йорке и присоединился с еще большими амбициями к Карлу Великому. Королевство должно было стать воплощением античности, иудейской, греческой и римской, подняться из пепла отсталой Европы и восстановить бывший блеск и великолепие. Алкуин считал себя „Горацием“, Ангильберт был „Гомером“, Карл Великий, миропомазанный король, теперь стал „Давидом“, а его сын Пепин — „Юлием“. Первый эдикт Карла Великого требовал, чтобы все монахи и все представители духовенства обучились грамоте. Устав ордена бенедиктинцев становился стандартом для всех монахов. Было недостаточно того, что правитель обеспечивал защиту своему народу. Он видел свой долг в создании правления Бога на Земле — и никак не меньше. А этого, по мнению Карла Великого, можно было достичь любовью к знаниям самим по себе».