Дэвид Хьюсон: Укус ящерицы

Он поднажал еще и с минуту, а то и больше сражался с упрямым вентилем. Металл так нагрелся, что обжигал вцепившиеся в него руки. Вентиль не поддавался, колесо не сдвинулось ни на дюйм.

Он закашлялся. Дым сгустился до такой степени, что уже начал опускаться. Голова отяжелела, думалось с трудом. Уриэль попробовал представить возможные варианты. Единственный рабочий телефон стоял в литейной у двери. Мобильным Арканджело не доверяли. Если так пойдет и дальше – с этой возможностью приходилось теперь считаться, – останется только одно: позвонить Микеле, вызвать пожарную бригаду, выбраться наружу и ждать.

В отчаянии он еще раз налег на колесо, но чуда не произошло – оно даже не шевельнулось. Почему? Может быть, дело в жаре, а может, сказались наконец годы недогляда, плохого обслуживания.

Негромко выругавшись и бросив даже несколько испуганный взгляд на гудящую печь, он направился к двери, но остановился на полпути, почувствовав, как что-то ползет по фартуку, словно кто-то ведет по груди горячим пальцем. Он посмотрел и не поверил своим глазам: огонь пробивался наружу из-под фартука. Пламя размером с язычок большой свечи как будто вырастало из тела. Словно внутри его, под кожей, находилась газовая горелка.

Огонь растекался, набирал силу. Уриэль махнул рукой, сбивая пламя, но оно моментально перескочило на рукав и побежало дальше, пританцовывая, будто насмехаясь над ним, как и все громче сопящая за спиной печь…

«Уриэль… Уриэль…»

Воздух содрогнулся, и он инстинктивно понял, что случилось. Одна из горелок рассыпалась в прах. Подпитываясь горючим угольным газом, жар пробился по трубе к застопорившейся заслонке.

Взрыв ударил Уриэля в спину с такой силой, что он с воплем упал на твердый и жесткий, высохший, как кость, деревянный пол. Во рту что-то треснуло, и боль, пронзив голову, отозвалась страхом, агонией и слабеющей решимостью выбраться отсюда живым. Сделать для этого нужно было совсем немного: только повернуть ключ, предусмотрительно оставленный им же в замочной скважине каких-то несколько минут назад.

Вскарабкавшись по ржавой лестнице, Скакки ступил на землю и, поскользнувшись, полетел на пыльные камни крошечной пристани. Он не упал, но удержался на четвереньках, захлебнувшись ударившим в лицо порывом горячего ветра. Мобильный телефон остался в лодке. Другого способа быстро известить живущих поблизости Пьеро не знал. Оставалось только надеяться, что огонь все же увидят, пусть даже пожар вспыхнул на островке, отделившемся от всех замком на переходном мосту. Если пламя перебросится на палаццо, угроза нависнет уже над сам им домом, где спало сейчас, разбредясь по спальням просторного особняка, оставшееся племя Арканджело.

Пронесшийся над «Софией» огненный язык погас сам по себе, чему можно было бы радоваться, если б не усеявшие пристань осколки битого стекла и горячие, мерцающие в темноте угли. Скакки уже порезал руки, когда падал, к тому же занозил ладони впившимися в кожу щепками.

Кляня все на свете, он кое-как поднялся на ноги и заковылял к полуразбитым окнам литейной, чтобы попытаться определить источник крика, который слышал еще в лодке. Окна были низкие, специально для того, чтобы зрители могли наблюдать за процессом снаружи. Сейчас из них валили клубами пыль и едкий дым. Заслонив ладонью глаза. Пьеро вперил взгляд туда, в скрытый черным облаком эпицентр взрыва, стараясь понять, какая же сила могла причинить столь огромные разрушения.

У него не было опыта в обращении с огнем. Пожары на Сант-Эразмо случались редко, а уж на лодке и вообще никогда. Когда обжигающее дыхание огня коснулось его лица, Пьеро почувствовал себя совершенно беспомощным перед мощью ада.

Шланг оказался там, где и должен был находиться, на кирпичной стене, у самых двойных дверей; свернутый, как мертвая змея, он висел на гидранте и, судя по виду, никогда еще не использовался по назначению.

Пьеро услышал шипение вытекающего газа и за ним другой звук, тот, что слышал раньше, но только более сильный и пронзительный – голос ревущего от невыносимой боли человека.

Выругавшись, Пьеро сорвал рукав, сунул под мышку и рванул затычку. Не сразу, но она все же поддалась, и из широкой горловины хлынула – не ударила! – струя воды, подгоняемая, очевидно, весьма слабым давлением местной водопроводной сети.

Он подобрался к разбитому окну и направил струю на ближайшие огоньки, лизавшие деревянный подоконник. Огонь зашипел, умирая, и в воздух поднялось облако пара. Пространство для маневра расширилось. Скакки подался вперед. Яркий, похожий на солнечный, свет струился изнутри. Жара была такая, что каждый вдох, даже самый короткий и неглубокий, становился пыткой, а кожа на лице болезненно съеживалась. Но уже в следующий момент мысли о собственной безопасности отступили перед сочувствием и жалостью к тому, кто все это время находился там, в литейной.