Уоррен Мерфи - Битва в пустыне

В эту минуту в дверях появился Чиун. Рассыпавшись в выражениях вечной преданности Дома Синанджу благодетелю – императору Смиту, он прикрыл дверь за директором КЮРЕ и обратился к Римо:

– Не следует уделять императорам стишком много времени, а то они начинают думать, что понимают все лучше других.

– Смитти мне нравится, хотя и не все у нас с ним гладко. Он из тех, кого я приемлю.

Чиун кивнул медленно и важно и будто некий экзотический цветок под слабым теплым ветерком опустился на ковер, приготовляясь к долгому разговору. Складки желтого кимоно эффектно раскинулись вокруг тщедушной фигурки.

– Я не говорил тебе этого, но даже корейцы, мой родной народ, не все мудрые, храбрые и честные люди. Не все мои единоплеменники помнят о долге и чести.

– Да что ты говоришь! – Римо разыграл крайнее удивление. – Уж не хочешь ли ты сказать, что не все корейцы замечательные? Не могу поверить своим ушам.

– Это так, – подтвердил Чиун и в торжественных тонах начал излагать историю, слышанную Римо не менее двухсот раз. – Когда Всевышний слепил человека, он сунул его в печь, но вынул слишком быстро: тесто не зарумянилось и осталось полусырым. Так получился белый человек. Создатель взял новую порцию теста, сунул в печку и, чтобы избежать той ошибки, которую он допустил в первый раз, продержал форму в печи слишком долго. Опять не повезло – получился черный человек. Но на опыте двух ошибок он сделал наконец то, что надо – желтого человека. В этого человека он вложил разум. Первые мысли были несоразмерны человеческому сознанию и породили высокомерие. Так был создан японец. В следующего человека Господь вложил мысли неадекватные и просто глупые. Это был китаец. Задача перед Создателем стояла трудная, разные мысли смешивались между собой. Создатель долго трудился, пробуя то одно, то другое. Случались у него неудачи: так он создал неряшливых таи, нечестных вьетнамцев и… – Тут Чиун нахмурил брови. – Впрочем, детали не имеют значения. Дальше пошел уже свиной помет. А когда Всевышний создавал корейцев, он остался доволен – и цветом кожи и разумом. Но, как я уже сказал, даже корейцы не все совершенны.

И Чиун принялся перечислять провинции и деревни, которым присущи те или иные недостатки, пока не добрался до своей родной деревни Синанджу. Не дав ему закончить, Римо сделал нечто такое, чего не делал никогда раньше.

– Послушай, папочка. В один прекрасный день и ты, и я можем пасть от руки кого-нибудь из Синанджу. Я знаю, ты привез меня сюда, чтобы я приготовился встретить этот вызов, и я теперь готов. Но не забывай, что опасность исходит из Дома Синанджу – не из деревни даже, а непосредственно из твоего Дома. Из твоей семьи. Добро обернулось злом, и теперь мы оба должны все время оглядываться назад, зная, что там – зло, источником которого является Дом Синанджу.

С этими слонами Римо повернулся и вышел, проявив крайнее неуважение к наставнику.

Спускаясь в лифте, он продолжал думать о том же: зло, о котором он говорил, исходило от Нуича, племянника Чиуна, сына его брата. Он должен был сделаться преемником Чиуна, Мастером Синанджу, но встал на путь преступлений и уже дважды пытался убить Римо и Чиуна. Дважды они с Римо сходились в смертельном поединке. Теперь Чиун предупредил своего ученика:

– Когда он будет нам нужен, он нас найдет.

Им предстоит, как понял Римо, самая серьезная схватка. Он знал, зачем Чиун привез его сюда: чтобы убедиться, что он готов встретить вызов, который – Чиун это чувствовал – не заставит долго ждать.

Римо был готов: он знал, что он такое и чем он был всегда. Тем не менее он позволил себе пожалеть, что Нуича не утопили при рождении в Северном Корейском море.

Римо поймал такси, доехал до аэропорта, изучил расписание, обратил внимание на отложенные рейсы, после чего вышел наружу и взял другое такси.

– В центр города, – сказал он водителю.

– Куда именно? – поинтересовался тот.

– Ты меня не понял, приятель. Тебе следовало спросить, в какой именно город.

– В какой именно? – повторил усталый таксист.

– В Беркли.

– Вы шутите! – изумился водитель.

Римо бросил ему через окошечко три стодолларовые банкноты, что разом сняло все возражения, кроме одного: шофер пожелал заехать домой, взять смену белья и сказать жене, куда едет.

– Я уплачу тебе за смену белья, парень, езжай без задержки.

– Но, понимаешь, я должен сказать жене, куда я еду.

Римо бросил на переднее сиденье еще две десятки, но таксист не сдавался. Они с женой живут очень дружно, объяснил он. Когда прибавка приблизилась к пятидесяти долларам, жена его превратилась в эгоистку и проныру.