Уоррен Мерфи - Божество смерти

Обо всем этом думал Римо, глядя на опускавшийся на площадку черный вертолет специальных войск, почти незаметный на фоне ночного мрака. За шумом мотора слышен был голос пилота – тот кричал, что его прислали доставить кого-то на материк; офицер в летной форме пытался перекричать его, доказывая, что ничего подобного он лично не слышал.

– Это Куба, пойми, приятель! Сюда без пропуска гадюка не проползет!

– А мне сказали – он должен меня ждать!

– Кто сказал?

– Кто надо.

– Можешь взять свои бумажки из ЦРУ, или контрразведки, или откуда ты там, и запихнуть их себе поглубже. Это место стережет морская пехота – и никто не просочится сюда, уж поверь.

– Простите. – Появившись из-за спины офицера, Римо вскочил в кабину вертолета.

– Это вы – «блик-ангел-зебра»? – спросил пилот.

– М-м... что-то вроде этого. Я не помню.

– Значит, все правильно. Они предупредили меня, что свой код вы черта с два вспомните.

– Кто «они»?! – в отчаянии завопил опомнившийся офицер.

– Вот у них и спроси.

Вертолет, рванувшись, исчез в черном небе. Наверху перемигивались со звездами опознавательные огни истребителей, несших вахту над военными кораблями, внизу тускло блестели огоньки базы.

Откинувшись на спинку сиденья, Римо сложил руки на коленях, расслабил мышцы – и шагнул в тихое убежище сна. Он по-прежнему чувствовал запах топлива и даже видел блестевшие новенькие заклепки на вертолетной обшивке. Но мозг его заполнили подмигивавшие точки звезд и теплые толчки собственной крови в сосудах. Они нравились Римо – и звезды, и толчки, они успокаивали.

Когда внизу показался наконец контур берега, небо над Карибами уже пылало кроваво-красным рассветом, окрашивавшим белые виллы пуэрториканского курорта Флора-дель-Мар в ярко-розовый цвет. Римо различил квадратики теннисных кортов, очертания полей для гольфа и бассейнов с ярко-синей водой. Наклонившись к пилоту, он указал ему на небольшую виллу, стоявшую на берегу канала. На воде, словно толстые чайки, качались рыбацкие суда с высокими белыми рубками.

Не дожидаясь, пока шасси вертолета коснется земли, Римо выпрыгнул из машины. Он уже различил в воздухе высокий надтреснутый звук, похожий на крик раненой морской птицы, – до того надсадный, что местные дворняги, больше похожие на здоровенных шакалов, чем на обычных собак, беспокойно рыскали в поисках источника загадочного звука.

Римо знал, что это был за звук. И даже знал слова этой необычной песни. Это был всего-навсего приветственный гимн солнцу. Когда он переступил порог небольшой белой виллы, звук усилился, но через секунду стих.

– Ты привез рис? – послышался из глубин дома дребезжащий старческий голос.

– Забыл, папочка, – ответил Римо. – Эти электронные дела совсем забили мне голову.

– Лучше бы ты изучал Синанджу, чем все эти провода и лампочки. Оставь это японцам и белым.

– Я, между прочим, тоже белый, – заметил Римо. – Кроме того, корейцы и сами всерьез взялись за электронику.

В гостиной на соломенной циновке, подставив солнцу сморщенное желтое лицо, восседал в позе лотоса маленький человечек. Седые космы, заложенные за уши, касались роскошного расшитого золотом кимоно, на котором прихотливый узор золотистых нитей изображал сияющие рассветы на склонах корейских гор, окружавших прославленную деревню Синанджу.

– Если человек делает что-то очень хорошо – его называют гением. Если он делает что-то лучше всех на этой земле – его называют Синанджу. Но быть Синанджу – значит пребывать в неустанном самосовершенствовании, ибо кто не движется к цели, удаляется от нее.

Так сказал Чиун, великий Мастер Синанджу, своему бывшему ученику, а ныне – равному с ним великому Мастеру.

– Если ты думаешь, что я вновь собираюсь учить историю Синанджу, то ошибаешься.

– А почему, могу я спросить?

– Потому что я вызубрил ее от корки до корки. Я стал Мастером. И я от всей души люблю тебя, папочка, ты величайший учитель в мире, но более не собираюсь погружаться во всю эту брехню о том, как Синанджу в очередной раз спасли мир, прислав очередному правителю очередного наемного убийцу.

– Не убийцу, а ассасина. Убийцы – это, например, болезнетворные вирусы. Пьяные за рулем. Солдаты, стреляющие из дурацких ружей. Но ассасин всегда был для своего императора олицетворением справедливости и мира.

– Это мы-то – олицетворение справедливости? Каким же образом, хотел бы я знать?

– Все наши деньги мы отдаем жителям Синанджу – неблагодарным недоумкам, надо сказать, но это наш народ, Римо.