Уоррен Мерфи - Черная кровь

— Получай, — сказал он.

Лицо Шокли исказила гримаса страдания, словно кто-то впрыснул ему в ноздри нашатырный спирт.

— Зачем вы так?

— Вставьте этот эпизод в свою новую книгу об этнических корнях белого расизма в Америке, — посоветовал Римо. — Это название книги. Дарю.

Шокли взял в руки обе половинки пистолета и тупо уставился на них. Римо показалось, что он сейчас заплачет.

— Не надо было так делать, — произнес Шокли, мгновенно потеряв аристократический выговор, и перевел злобный взгляд на Римо.

Римо пожал плечами.

— Чего мне теперь делать? — возопил Шокли.

— Напишите еще одну книгу. Назовите ее «Разгул расизма».

— У меня родительское собрание сегодня днем, а что я теперь без «пушки»?

— Перестаньте прятаться за этой перегородкой, как полено в камине, выйдите и поговорите с родителями. Может быть, они скажут вам, что они хотели бы, чтобы их дети научились читать и писать. Пока!

Римо направился к двери, но, услышав бормотание Шокли, остановился.

— Они меня прикончат. Прикончат. О, Господи, они меня кокнут, а я без «пушки».

— Да, плохи твои дела, дорогой, — сказал Римо на прощанье.

Когда Римо разыскал Тайрона Уокера, он не сразу понял, попал ли он в комнату номер сто двадцать семь или на празднование шестой годовщины воссоединения Семейства Мэнсона. Так называла себя банда последователей Чарльза Мэнсона. Под его руководством банда совершила ряд убийств, потрясших весь мир жестокостью и абсолютной бессмысленностью.

В классе было двадцать семь черных подростков — предельное число, установленное законодательством штата, потому что большее число учеников неблагоприятно сказалось бы на результатах обучения. Полдюжины из них сгрудились у подоконника в дальнем углу класса и передавали из рук в руки самодельную сигаретку. В комнате витал сильный горьковатый запах марихуаны. Трое подростков забавлялись тем, что метали нож в портрет Мартина Лютера Кинга, прикрепленный клейкой лентой к отделанной под орех стене класса. Большинство учеников развалилось за столами и на столах, закинув ноги на соседние парты. Транзистор на предельной громкости выдавал четыре самых популярных шлягера недели: «Любовь — это камень», «Камень любви», «Любовь меня обратила в камень» и «Не обращай в камень мою любовь». Шум а классе стоял такой, словно полдюжины симфонических оркестров настраивали свои инструменты одновременно. В тесном автобусе.

У стены стояли три сильно беременные девицы. Они болтали, хихикали и распивали пинту муската прямо из бутылки. Римо поискал глазами Тайрона и нашел — парень сладко спал, распластавшись на двух столах.

Появление Римо вызвало несколько любопытных взглядов, но школьники не сочли его достойным особого внимания и с презрением отвернулись.

Во главе класса, за столом, склонявшись над кипой бумаг, восседала женщина с отливающими стальным блеском волосами, мужскими часами на запястье и в строгом черном платье. К учительскому столу была прикручена табличка: «Мисс Фельдман».

Учительница не взглянула на Римо, и он встал рядом со столом, наблюдая за ее действиями.

Перед ней лежала стопка линованных листков бумаги. Наверху на каждом листе имелся штамп с именем ученика. Большинство из листков, которые она просматривала, были девственно-чистыми, если не считать имени вверху страницы. На таких листах, в правом верхнем углу, мисс Фельдман аккуратно выводила оценку "4".

На отдельных листках были карандашом нацарапаны какие-то каракули. На этих мисс Фельдман ставила оценку "5", трижды подчеркивала ее для пущей выразительности, а вдобавок старательно приклеивала золотую звезду вверху страницы.

Она просмотрела с дюжину листов, прежде чем осознала, что кто-то стоит возле ее стола. Она вздрогнула, но, увидев Римо, вздохнула с облегчением.

— Что вы делаете? — спросил он.

Она улыбнулась, но ничего не ответила.

— Что вы делаете? — повторил Римо.

Мисс Фельдман продолжала улыбаться. Ничего странного, подумал Римо.

Видимо, учительница с придурью. Может, даже повреждена в уме. Потом он понял, в чем причина. В ушах мисс Фельдман торчали затычки из ваты.

Римо наклонился и вытащил их. Она поморщилась, когда вой и рев класса ударили по ее барабанным перепонкам.

— Я спросил, что вы делаете?

— Проверяю контрольную работу.

— Чистый лист — четверка, каракули — пятерка?!

— Надо поощрять усердие, — пояснила мисс Фельдман. Ей пришлось пригнуться — мимо ее головы просвистела книга, брошенная из дальнего конца класса.