Уоррен Мерфи - Смертельный ход

Голос Римо прозвучал негромко, словно доверительные слова молитвы. Сперва Рэтчетт хотел было рассмеяться, но вдруг его лицо помертвело, потеряв всякое выражение. Стало ясно, что этот ход он просмотрел. Когда смысл предложенного дошел до окружающих, послышались негромкие возгласы одобрения. А отец Бойль расхохотался во весь голос и от всего сердца. За ним засмеялись и остальные, кроме Рэтчетта, который побелел, как белеет раскаленный металл. Если человек может обратиться в ненависть, то Рэтчетт стал ею.

Римо общего веселья не разделял, так как понимал, что заслуживает порки. Порицания выносят взрослым. Мужчин нужно бить. Маленьких мальчиков шлепают или задают им порку, мальчиков, которые принимают вызов из честолюбия, что легко приводит к гибели. «Глупо! Глупо, – подумал Римо. – Ты явился сюда под личиной недалекого полицейского, и то, что ты можешь представлять реальную опасность, могло открыться разве что случайно. А ты вылез вперед и дал им понять, что, может быть, не такой уж ты и тупой. Обычно на полицейских не очень-то обращают внимание, ну, полицейский и все, а тут – полицейский, за которым нужно наблюдать повнимательнее. Самый зеленый новичок не сделал бы такой глупости. Лишаешься своего главного преимущества – внезапности, а потом – лишаешься жизни.»

Ведь ему же вдалбливали, и как логично:

«Нужно четко представлять себе одну, конкретную задачу. Большая часть предпринимаемых нападений не удается потому, что атакующий ставит перед собой слишком много задач сразу. Не последнее, к чему надо стремиться, это – завоевать уважение объекта твоего нападения». Так говорил Чиун, его учитель.

– Это глупо, – сказал Римо. – Так никто не делает.

– Большинство допускает эту ошибку, – спокойно отвечал Чиун. – Они выпендриваются перед жертвой, стремятся не столько нанести ей вред, сколько заставить признать свое превосходство. Это бывает даже со знаменитыми бойцами. Как глупо! Если даже ты и не усвоишь других уроков, запомни этот, и он больше, чем все остальные, поможет тебе выжить. Самый опасный человек – тот, кто не выглядит опасным. Повтори.

– Хорошо, – сказал Римо и, подражая скрипучему напевному произношению старика-корейца, произнес: – Самый опасный человек – тот, кто не выглядит опасным. Повтори.

– О-о-о-ох, – простонал Чиун, схватившись за грудь. – О-о-о-ох!

Римо вскочил с подушечки, на которой сидел, и бросился к старику.

– Помоги мне лечь, пожалуйста!

Чиун опять застонал, и Римо, аккуратно поддерживая его под руки, медленно опустил убеленную сединой голову на подушку.

– Вот я ведь не выгляжу сейчас опасным, – простонал Чиун, по всей видимости испытывая сильную боль.

– Нет, – сочувственно сказал Римо.

– Хорошо, – сказал Чиун и ударил пальцем в спину Римо, между ребер, мгновенно превратив его в лежащего на полу беспомощного инвалида. Римо показалось, что кто-то раскаленными клещами отламывает от позвоночника нижнее ребро, причиняя такую боль, что он не мог ни застонать, ни заплакать.

Прошли длившиеся вечность секунды, и Римо смог сперва заплакать, потом начал дышать, но встать не мог и остался лежать на полу, весь дрожа. Чиун сказал:

– Хочу, чтобы ты запомнил: никогда не выгляди опасным в глазах человека, с которым собираешься сразиться. Никогда. Я причинил тебе эту боль потому, что люблю тебя. Да, люблю. Настоящая любовь направлена вовне. Фальшивая любовь делает все, чтобы заставить тебя полюбить этого человека. Моя любовь к тебе выражается в боли, которую я тебе причинил. Боль – это урок, преподанный наилучшим образом.

Когда к Римо вернулся дар речи, хотя подняться на ноги он все еще не мог, он сказал:

– Ты, желтое ублюдочное дерьмо. Останови боль.

– Я слишком тебя люблю, чтобы сделать это.

– Ты, подонок поганый! Прекрати боль.

– Нет, сын мой.

Тогда Римо попытался воздействовать на Чиуна по-другому:

– Ты похож на китайца!

Он знал, что Чиун китайцев ненавидит почти так же, как жителей соседней деревни.

– Не пытайся заставить меня лишить тебя этого урока. Я вложил в тебя слишком много, чтобы отбирать подарки. Ты ведь понимаешь, что мне больше никогда не удастся подловить тебя еще раз на том же, на мнимой слабости. Я, в некотором роде, отдал тебе часть своего будущего, часть своей жизни. Я дал тебе знание того, что я опасен.

– Я всегда знал, что ты опасен, желто-китайский мерзавец.

– Да, но не настолько.

– Хорошо, хорошо, извини. Я понял. Останови боль, пожалуйста.