Уоррен Мерфи - Священный ужас

Вслед за этим сообщением на экране возникли кадры пресс-конференции Дора, и когда Римо увидел его толстое лицо с зачаточными усиками, он глухо зарычал, размахнулся правой рукой и...

Тук-тук-тук.

Римо замер. Кто-то стучал в дверь. Звук был очень знакомый — как если бы стучали очень длинными ногтями.

Римо просиял и поднес правую руку к лицу, чтобы смахнуть влагу — он и не знал, что лицо у него мокрое.

Он открыл дверь. На пороге стоял Чиун.

— Чиун! Как дела?

— Как они могут быть? Я пришел за своим телевизором. Я не хотел его оставлять. — Он протиснулся мимо Римо в дверь и вошел в комнату. — Ага, вот ты им уже и пользуешься, изнашиваешь оборудование, стоит мне лишь на минуту отвернуться.

— Забирай его и вали отсюда, — огрызнулся Римо.

— Уйду, уйду. Но сначала надо его проверить. Не то чтобы я думал, будто ты можешь что-то украсть, но с американцами надо всегда быть начеку.

Римо стоял и смотрел, а Чиун подошел к телевизору и начал тщательно считать и пересчитывать кнопки, затем наклонился к задней стенке телевизора, заглянул внутрь сквозь решетку и принялся изучать механизм, в котором Римо точно знал это — ничего не смыслил. Время от времени Чиун многозначительно хмыкал.

— Надо было мне прикончить этого толстомордого ублюдка, — заявил Римо.

Чиун фыркнул и продолжал осмотр.

— Знаешь, почему я оставил его в живых? — спросил Римо. — Потому что я знал: на этот раз ты говоришь серьезно и он в самом деле твой новый босс. А твоего босса я не мог убить.

Чиун оторвался от телевизора, посмотрел на Римо и печально покачал головой.

— Ты сумасшедший, — сказал он. — Как все белые Меня тошнит от белых. Та девушка была влюблена в меня, а этот псих с пакетом цыплячьих ножек ударил ее. А я-то думал, что расизм связан только с бейсболом. И со Смитом. И...

— Заткнись. Надо было мне прикончить эту жабу. Если я его еще когда-нибудь увижу, я так и сделаю.

— Типичный образ мыслей белых. Делать все так, чтобы вреда было больше, чем пользы. Разве ты не знаешь, что индийцы очень расстраиваются, когда их соотечественники умирают вдали от родины? Особенно богатые индийцы. И тем не менее ты готов действовать — бабах! — и нет его. К счастью, подобной глупости тебе уже не совершить. Я убил его, и убил так, что Дом Синанджу никогда не смогут обвинить в неряшливом исполнении дела.

Чиун сложил руки и с вызовом посмотрел на Римо.

— Но я только что видел его живого и невредимого.

По телевизору...

— Ничто никогда не доходит до белого расистского сознания. Если рука поражает жизненно важный центр на шее человека, означает ли это, что человек немедленно умрет?

— Да, — ответил Римо.

— Нет, — возразил Чиун. — Это означает, что человек должен умереть. Но он умрет не сразу. Нужно время, чтобы мозг отъединился от остального тела. Некоторые удары дают быстрый эффект. Некоторые действуют медленнее, и смерть наступает через какое-то время. Достаточное, например, для того, чтобы человек вернулся в Индию и уже там умер от почечной недостаточности.

— Не верю, — сказал Римо. — Невозможно нанести такой удар так, чтобы он ничего не почувствовал.

— А ты дурак! Что, так ничему и не научился? Если человек чувствует удар, и после удара с ним ничего не происходит, он решает, что все прошло и беспокоиться не о чем. Можно на глазах у всех столкнуться с человеком и нанести ему такой удар. Через два дня боль проходит, а через два месяца он умирает. Любой глупец может этому научиться. Любой идиот, кроме, разумеется, тебя. Римо, ты мой позор! Жалкий, неумелый осквернитель имени Синанджу. Я видел, как ты вчера вечером использовал камень против этого француза, предков которого обучил мой предок. Позор! Провал. Ужасно.

— Но...

— Это решает дело. Я не могу оставить тебя на этом уровне идиотизма. Нужно еще много работать, чтобы довести тебя хотя бы до самого низкого уровня мастерства. Очень много работать. И боюсь, мне придется быть здесь, чтобы проследить за этим. О-хо-хо, такова уж судьба добросовестного наставника, который взвалил на себя тяжкое бремя — учить дураков умению избегать лишних неприятностей.

— Чиун, — начал Римо, и на лице его заиграла улыбка. — Я не могу тебе сказать... Не могу...

Но Чиун уже переключил телевизор с выпуска новостей о Шриле Доре на очередную серию еще одной утренней мыльной оперы и потому поднял руку, призывая Римо к молчанию, и уставился на экран.

И Римо замолчал, ибо никто не смеет тревожить Мастера Синанджу в редкие моменты его наслаждения истинной красотой.