Уоррен Мерфи - Тропа войны

Военный совет проходил в красивом белом церковном здании. Оно выглядело красивым – по крайне мере, снаружи. Внутри же скамьи были в беспорядке, библии порваны, полы загажены. На скамьях спали мужчины и женщины.

Некоторые из них, опершись в полудреме о подоконники разбитых окон с остатками грязных стекол, выцеживая последние капли виски из пустых бутылок. Клочья американского флага прикрывали разбитое пианино.

И еще было оружие. Пистолеты в кобурах, винтовки, ружья, зажатые в руках, прислоненные к стене, сваленные в груду. Если бы кому-нибудь пришло в голову оборудовать арсенал в сортире, он бы выглядел именно так, подумал Римо.

На месте кафедры проповедника сидел человек с косами, в оленьих шкурах. Он махнул рукой в сторону Римо:

– Уберите этого ублюдка. Я не знаю его.

– Он знает, как добыть еду! – заорал Люпэн. – И виски.

– Пусть подойдет.

– Это Деннис Пети, – сказал Люпэн, подводя Римо к мужчине.

Пети взглянул с возвышения, и его тонкие губы растянулись в усмешке.

– Он похож на очередного репортера.

– Он не репортер, Пети, – сказал Люпэн.

У Пети было бледное лоснящееся лицо человека злоупотребляющего шоколадом, молочным коктейлем и арахисом. На переднем зубе у него сверкала золотая коронка, и усмешка казалась попыткой продемонстрировать ее.

– Ну и как ты собираешься добывать для нас еду? И с какой целью?

– Я хочу участвовать в военной кампании, – сказал Римо.

– Мы уже дважды охотились, но в результате имеем двух дохлых коров, которые успели протухнуть.

– Это потому, что вы не умеете охотиться, – сказал Римо.

– Я не умею охотиться? Это я не умею? Я, верховный вождь сиу, ирокезов, могауков, шайенов и дакотов? Арапахо, навахо и...

– Эй, босс, кажется, он в самом деле может добыть нам еду.

– Дерьмо собачье! Он не может даже сохранить себе жизнь, – сказал Пети и щелкнул пальцами. – Закон гласит, что верховный вождь не должен видеть кровь, находясь на верховном совете.

И Пети повернулся к гостю спиной. Римо, по всей видимости, не читал ни «Нью-Йорк Глоуб», ни «Вашингтон Пост», а то бы он сразу же узнал Пети.

– Я пытался помочь тебе, – с сожалением шепнул провожатый Римо.

– Все в порядке, друг, – сказал Римо.

Из ризницы вышли пятеро. У одного был головной убор из перьев, у другого косы, как у Пети. Тот, что с перьями, вынул из-под пончо складной нож. Щелкнув, показалось лезвие.

– Он мой, – сказал индеец, и сделал выпад, намереваясь вонзить нож в грудь Римо. К сожалению, ему это не удалось, так как нож выпал из его руки. Кроме того, у него возникли дополнительные трудности, так как палец Римо насквозь проткнул его шею.

Насвистывая «Я иду к тебе Господи», в честь освобожденной из-под власти белых церкви, Римо отбросил владельца ножа к дальней стене. Затем он поймал индейца с самыми длинными косами и обмотал их вокруг его шеи, чтобы военная раскраска выглядела еще экзотичнее на темном фоне. Шаг налево – и он попал рукой в лоб еще одному. Шаг направо поверг наземь четвертого индейского революционера и явился причиной неожиданного прозрения пятого.

– Ты – мой брат, – сказал он Римо. – Теперь ты один из нас.

Услышав эти слова, Пети обернулся и увидел, как один из его людей захлебывается кровью, второй посинел от удушья, двое других лежат на скамьях с почерневшими лицами. Их недавние чаяния оказались последними.

– Мы принимаем тебя в племя, – сказал Пети.

– Спасибо, брат.

Внезапно скамьи затряслись, и церковь содрогнулась до самого основания.

– Что это? – спросил Римо.

– Ничего особенного, – сказал Деннис Пети. – Просто мы взрываем памятник. Пойдем посмотрим, удалось ли им это сделать.

– Спорю, что не удалось, – ответил, переводя дыхание, Римо.

Владивосток оказался не самым плохим местом для работы. По крайней мере, там было электричество, и кадровый офицер крупнейшего тихоокеанского порта России всегда мог рассчитывать на отдельную комнату в гостинице с одним телевизором на два номера.

Конечно, это не дачи под Москвой, тут не было лимузинов, но мясо давали три раза в неделю, а весной из Кореи Японским морем привозили свежие дыни.

Могло быть и хуже. В сталинские времена Валашникова, если бы ему посчастливилось, расстреляли бы. В худшем случае он оказался бы живым мертвецом в одном из концентрационных лагерей, заполнивших необъятные российские просторы.

Но в России сейчас царили новые порядки, если их можно было с полным правом назвать новыми, и Валашников, избежав военного трибунала, был назначен служить в народный порт Владивосток, где занимался в основном просмотром отечественных телепередач. Однажды в конфиденциальной беседе он заметил, что если «часами смотреть наше телевидение, то вечный сон не покажется вечным».