Крис Муни - Невинные души

Две двери. Обе заперты на замок, открывающийся с помощью магнитной карты. Отдельная карта и отдельный код к каждой двери. У всех, кто сюда приходил, были разные коды. Некоторые набирали три цифры, другие — шесть. У одного врача был семизначный код. Она перестала изыскивать возможности побега. Даже если бы ей удалось завладеть карточкой одного из врачей или лаборантов, входивших сюда, чтобы взять у нее кровь, а затем накачать ее наркотиками, перед ней встала бы проблема кода, уже не говоря о том, что она понятия не имела, что ждет ее за этими двумя дверями. Биомедицинское здание Бостонского университета, в котором она в настоящее время находилась, вне всякого сомнения, был оснащено совершеннейшей системой охраны. С одной магнитной картой — ах да, и кодом! Чертовы коды! — она бы все равно далеко не ушла. Она на смогла бы открыть остальные двери, отделяющие ее от внешнего мира. А еще существует медицинский персонал и охрана, скорее всего, из числа военных.

Стали бы они в нее стрелять? Вряд ли. Пустят ли они в ход слезоточивый газ или что-нибудь вроде электрошокера? Наверняка.

Итак, о побеге можно было забыть.

Она вернулась мыслями к причинам, по которым ей хотелось покинуть это учреждение. Медперсонал не разрешал ей воспользоваться телефоном для того, чтобы связаться с кем-нибудь из внешнего мира. Они отказывались приносить ей газеты, хотя снабжали горами бульварных журналов и заявили, что она может читать все, что ей заблагорассудится. Она попросила полное собрание сочинений Джейн Остин, и ее просьбу немедленно удовлетворили. Здесь было кабельное телевидение, но все новостные каналы были заблокированы. Ей по-прежнему не говорили, чем она инфицирована и почему у нее продолжают брать кровь, одновременно накачивая лекарствами. «Приказ верховного начальника, главного сержанта Глика» — так звучал ответ на все ее вопросы.

И уж совсем ее выводило из себя то, что никто не мог сказать, когда ее отсюда выпустят. У нее по-прежнему не было ни малейших признаков инфицирования. Ни тошноты, ни проблем с дыханием или глотанием. Впрочем, дышать ей действительно было больно, но это объяснялось сломанными ребрами. Ей много говорили о том, что она должна лежать и отдыхать, и первые несколько дней она подчинялась.

Ни единого симптома, тем не менее ее держали взаперти, ничего не объясняя.

«Интересно, который час?» — подумала она. В палате не было часов.

Там вообще много чего не было. Слишком много.

Но это изменится. Прямо сейчас.

Дарби откинула в сторону грубые белые простыни и колючее синее шерстяное одеяло, села на кровати и свесила ноги на пол. Она не вскочила сразу, а просто села, впившись пальцами в край матраса, ожидая, пока перестанет кружиться голова. Головокружение никогда не торопилось оставлять ее в покое, а когда оно делало одолжение и удалялось, ей приходилось иметь дело с головой, с этим железобетонным кубом на плечах, носить который не было никакой возможности. Видимо, это было побочным эффектом обезболивающих препаратов. Выстрел сломал ей не одно, а сразу три ребра, одновременно разнеся в клочья большое количество хрящевой ткани. К счастью, список повреждений на этом заканчивался.

Но лекарства, которыми ее пичкали, представляли гораздо более серьезную проблему: они затуманивали ее память. Некоторые воспоминания были весьма расплывчаты, другие и вовсе превратились в черные дыры.

У нее не было никаких проблем с тем, что она увидела и услышала в доме Риццо. Она также отчетливо помнила, что произошло в лесу за домом пожилой четы. Она помнила, как ее и супружескую пару с внуком везли в биолабораторию Бостонского университета. Трейлер пришел в движение, и ее начало швырять по гладкому полу, отчего она налетала то на одну, то на другую скользкую и холодную стальную стену. Она помнила, как ее провели в какой-то коридор, похожий на пластиковую трубу, а затем в комнату, освещенную так ярко, что на ослепительно белые кафельные стены было больно смотреть. В комнате ее ожидали две женщины, одетые в ОЗК. Одна из них сделала ей укол, а вторая сообщила, что ей придется пройти через повторный, еще более тщательный, процесс дегазации. Успокоительное должно было помочь ей расслабиться и перенести боль. Они сняли с нее одежду и привязали к холодной каталке. Последнее, что осталось в памяти Дарби, — это гул неоновых ламп под потолком. Лампы сливались в одно целое, становились ярче и ярче. Все, что произошло вслед за этим, было стерто.