— Ну, давай, Валентин, выкладывай.
— Да вы же знаете, как это было.
— Итак, теперь ты вдруг вспомнил, зачем ты здесь, — сказал я. — Но мне хочется услышать все от тебя самого. Ведь устроил все это ты. Ты сказал Бруну, что с Катариной это можно, так изложи же теперь свою версию.
— Она сказала, что хочет испробовать это, но только со знакомыми парнями.
— Так и сказала? То есть предложила это она. Пятнадцатилетняя девчонка делает интересное предложение парню, которому уже двадцать один?
— Двадцать два, — уточнил он и, выждав секунды две, добавил: — Наводит на размышления, инспектор, правда?
— О том, что и твоей матери было пятнадцать, когда она родила тебя? Ну и что из того? Это же вовсе не то же самое, что троим барахтаться в одной постели. Просто юная девушка оступилась, совершила ошибку.
От парня, чья жизнь возникла по ошибке, по комнате прокатились волны злобы. Он опустил голову, но, когда поднял ее, глаза его смеялись.
— Надо думать, в наши дни девушки взрослеют быстрее, инспектор.
— У меня есть дочь… Она немногим старше Катарины.
— И вы так уж точно знаете, что замышляет ее девственная головка?
— Во всяком случае, не барахтанье втроем в одной постели!
— Должно быть, вы обсуждали с ней это, если так уж уверены.
— Лучше заткнись, — сказал я, чувствуя, что закипаю.
— Вам, по крайней мере, должно быть известно, что современные девушки вполне откровенны в своих желаниях.
— А чего они раньше, по-твоему, желали? — поспешил мне на выручку Карлуш.
— Возвышенных чувств.
— Ну а теперь?
— Теперь они знают, что можно заниматься сексом и без любви, и хотят этого секса, — сказал Валентин. — Я не такой замшелый, как выросший до революции инспектор. Меня не пичкали католицизмом и салазаровскими проповедями: дескать, семья превыше всего, она краеугольный камень и прочее, место женщины — домашний очаг, а проституток и бродяжек долой, и так далее.
— Если это попытка самооправдания, то валяй, продолжай, — сказал Карлуш.
— Никакое это не самооправдание, просто взгляд на современных девушек типа Катарины, которая не была девственницей и предложила именно то, что предложила. А кроме того, объяснение причины, по которой инспектор в этом сомневается.
— Почему молодое поколение всегда считает, что секс изобрели именно они?
— Не изобрели, но привнесли в него революционные изменения!
Я почувствовал, как за ворот мне потекла струйка пота. Валентин начал уже вызывать у меня аллергию.
— Так что же такое ты расслышал в голосе Катарины, что стал обхаживать ее?
— Талант.
— Но должно было слышаться в нем и что-то другое, если сам великолепный Валентин, избалованный вниманием липнущих к нему девушек, стал обхаживать…
— Она была голубоглазой блондинкой. Для португалки необычно. Меня это и привлекло.
Наступившая пауза длилась несколько секунд, и Валентин удивленно поднял брови.
— Я хочу, чтобы ты немного подумал, прежде чем начнешь рассказывать о том, что здесь происходило. У тебя ведь хватит на это мозгов, не так ли?
— С чего начинать?
— Когда вы приняли наркотики?
— Как только поднялись сюда. У Бруну был косячок. Мы его выкурили. У меня были таблетки. Съели по одной. Предупреждая ваш вопрос, скажу, что это был экстези.
— Где вы его раздобыли?
— Купили на улице.
— Значит, не у Терезы, — сказал я.
— Ну, я думаю, Тереза немало помогла вам в расследовании. Так что и я вправе вам про нее рассказать. Да, экстези мы взяли у Терезы.
— И как он подействовал на вас? — спросил Карлуш.
— Экстези вообще раскрепощает. Как бы усиливает любовь к тем, кого уже и так любишь.
— Ну, значит, тебя это должно было толкать на онанизм, — радостно заключил Карлуш.
— Возможно, вас это и толкнуло бы, аженте, — отрезал Валентин.
— Комната выглядит так же, как вчера? — спросил я.
— Табуретка была правее сантиметров на десять, — сказал Валентин.
Я молча закатал рукав и показал ему локоть.
— Ладно, ладно, — сказал он, поднимая вверх руки. — Кровать мы подвинули.
— Покажи-ка.
Он передвинул кровать поближе к зеркалу.
— Твоя идея?
— Она сказала, что хочет себя видеть.
— И видела?
— Себя?
— Говорила она, что это именно то, Что она хочет увидеть?
— Я же сказал.
— Верится с трудом.
Он пожал плечами.
— Продолжай.
— Мы разделись.
— Как это происходило?
— Первым делом, как хорошие добропорядочные мальчики, мы разулись.
Последнее замечание заставило Карлуша вскочить с табуретки. От ярости у него побелели губы.
Читать дальше