Роберт Уилсон - Смерть в Лиссабоне

В памяти мелькнуло другое воспоминание — рассказ Люси Маркеш о том, что увидела Тереза Оливейра: дергающийся зад, ноги, закинутые на шею… и теперь ничего уже не поправить.

Я вспоминал это, глядя на сверкающую серебром Тежу, и чувствовал на себе новый груз — не то вины, не то прошлого, — груз, который мне нести до конца дней. Тем не менее нужно было кое-что обдумать и решить.

На метро я приехал в Управление. Без всяких проволочек нас с Карлушей пригласили в кабинет Нарсизу.

— Вчера я послал вас в Алькантару, — заговорил Нарсизу. За прошедшие сутки настроение его не изменилось.

— Мы были там, сеньор инжинейру.

— Были, но недолго, сеньор инспектор. Офицер службы охраны видел, как вы покинули место происшествия и сели на поезд, направлявшийся в Кашкайш. Мне хотелось бы знать, где вы находились в рабочее время.

— Я поехал повидаться с доктором Оливейрой, — сказал я, видя, как багровеет лицо Нарсизу, — чтобы выразить ему свое соболезнование.

— Это что, входит в обязанности инспектора, Зе Коэлью?

Я ничего не ответил. Взгляд Нарсизу был устремлен куда-то между мной и Карлушем.

— И что же вы можете сообщить мне по поводу убийства восемнадцатилетнего юноши в Алькантаре, сеньор инспектор? Тело найдено в мусорном контейнере. Как, кстати, его имя?

— Неизвестно, сеньор инжинейру. Кличка его — Шета.

— Шета? Производное от выражения «não tenho cheta»? [35] У меня нет ни гроша (португ.).

— Нет, по-бразильски «шета» — это «поцелуй», сеньор инжинейру.

— Ах, опять эти «черные»… Объясните мне наконец, что происходит!

— Расследование… — начал Карлуш.

— Я жду доклада старшего офицера, — прервал его Нарсизу.

— Этот парень известен как проститутка мужского пола. Мы провели… — вступил я.

— Хватит россказней, инспектор. Ничего вы не знаете! И не провели никакого расследования! Довольствуетесь предположениями! А из предположений шубу не сошьешь! Что же касается вас, аженте Пинту…

— Да, сеньор инжинейру?

— Офицеры службы по борьбе с наркотиками, ведшие наблюдение за домом инспектора, обратили внимание на то, что в шесть тридцать вечера вы вошли в дом. Какого черта вам понадобилось в Пасу-де-Аркуше?

— Я хотел доложить инспектору о том, как развивались события.

— Они не развивались.

— И выработать план действий.

— С дочерью инспектора?

— Она впустила меня в дом, это правда. Мне пришлось пробыть там некоторое время в ожидании инспектора.

— Вы играете с огнем, аженте Пинту! Если вы не будете строго следовать приказам инспектора Коэлью, для вас все плохо кончится. Вы будете уволены и займетесь чем-нибудь другим. Вы поняли меня?

— Вполне, сеньор инжинейру.

— А теперь марш отсюда, вы, оба!

Карлуш вышел первым. Меня Нарсизу, окликнув, вернул. Я закрыл за собой дверь. Он сунул палец за воротник, расстегнул ворот.

— Ваш галстук, сеньор инспектор, — проговорил он. — Где вы его купили?

— Его сделала для меня моя дочь.

— Ясно. — Он как будто смутился. — А мне галстук она не сделает?

— Попросите ее, сеньор инжинейру… но ей надо будет взглянуть на вас, чтобы понять, что вам пойдет… вы же понимаете.

Он вытер рукой пот с лица и сделал знак, что я свободен. Я вышел из его кабинета и спустился к себе. Карлуш глядел в окно. Плюхнувшись в кресло, я закурил.

— Ну, кому кофе делать?

Карлуш безропотно вышел и вернулся с двумя пластиковыми чашечками.

— Так что? Поговорим? — сказал он, ставя передо мной мою bica.

— А с отцом ты поговорил?

— О чем?

— О том, что произошло вчера вечером.

— Нет.

— Я так и думал. Ты не мог бы выйти на работу со сломанными ногами, а ты бы их непременно переломал, когда отец сбросил бы тебя с балкона.

Он сел, зажав руки между коленями, косясь в приоткрытую дверь.

— Хочешь поговорить — давай поговорим, — сказал я. — Поговорим о том, как аженте Карлуш Пинту прошелся по моей жизни сапогами.

Он провел рукой по ежику волос и стал энергично тереть лицо большим и указательным пальцами.

— Ей шестнадцать. А тебе двадцать семь. — Вот черт, похоже, я заговорил голосом этого проклятого адвоката. — Отношения полов у нас регулируются законом, не так ли, аженте Пинту? Или в полицейской академии теперь это не проходят?

— Закон существует, и в академии это проходят. Но дело в том, что можно быть вполне искушенным и опытным в четырнадцать, а можно и до двадцати четырех сохранять невинность.

— До двадцати четырех? — Я вытаращил на него глаза.