Дин Кунц: Чейз (Погоня)

— Где у тебя пылесос?

— Что? — Судья еще плохо соображал.

— Пылесос.

— Зачем он тебе?

Чейз сильно ударил его по лицу здоровой рукой.

— В подвале, — сказал Судья.

Чейз принес пылесос, включил его и собрал все кусочки разбитого зеркала, которые смог разглядеть. Через пятнадцать минут, удовлетворенный, он отнес пылесос на место.

— Что ты задумал? — спросил Судья. Он все еще пытался освободиться от веревки, как будто не убедился до конца, что это безнадежно.

Не ответив, Чейз поднял телевизор и поставил на тумбочку, всунул вилку в розетку и включил его. Он работал. Шла комедия положений, из тех, в которых папаша всегда полный идиот, мамаша немногим лучше, а детки — ушлые чудовища.

Потом он поднял торшер, на который падал, и осмотрел металлический абажур: погнулся, конечно, но по виду нельзя сказать, что погнулся недавно. Чейз вывернул поврежденные лампочки и вместе с большими кусками зеркала выбросил в пластмассовый пакет для мусора, где уже лежали окровавленная рубашка и полотенце. Более мелкие стеклянные осколки он смел на страницу из журнала, и она вместе с самим журналом последовала в пакет.

— Где у тебя запасные лампочки? — спросил он у Лински.

— Не скажу.

— Скажешь, никуда не денешься.

Судья молчал, злобно глядя на Чейза. Чейз заметил, что, как и было задумано, на шее у Судьи не оставалось синяков. Он надавил пальцами достаточно метко и быстро, чтобы серьезно повредить ткани.

Чейз три раза ударил Лински по лицу тыльной стороной ладони.

— В кухне под раковиной, за коробкой стирального порошка, — сказал Лински и спросил:

— Что ты хочешь всем этим доказать?

Чейз не ответил. Нашел лампочки, ввернул две в торшер, нажал выключатель, и они загорелись.

Вернувшись в кухню, он налил ведро воды, взял мыло, аммиачную жидкость от пятен и пакет молока — любимый пятновыводитель его матери — из холодильника. В гостиной, с помощью тряпки и всех трех веществ по очереди, он стер самые заметные пятна крови с ковра. Оставшиеся бледно-коричневые разводы терялись в длинном ворсе.

Потом он убрал все причиндалы, а тряпку тоже бросил в мусор.

После этого, встав посреди комнаты, он медленно осмотрел ее в поисках следов борьбы. Кровь он вытер, мебель поставил на свои места, битое стекло выбросил. Единственное, что могло привлечь внимание, — светлый квадрат в рамке сажи на стене, где висело зеркало.

Чейз вытащил из стены оба гвоздя; остались две едва заметные дырочки. Потом бумажным полотенцем прошелся по грязной раме, успешно затерев пятно на стене. Ясно, конечно, что здесь что-то висело, но можно подумать, будто сняли этот предмет несколько месяцев назад.

Судья наблюдал за его манипуляциями, не задавая больше вопросов.

Закончив, Чейз уселся на ручку кресла неподалеку от Судьи и сказал:

— У меня к тебе есть вопросы.

— Пошел к черту, — отрезал Судья.

— Почему?

— Я уже все объяснил.

— Объясни еще раз. — Чейзу казалось, что рука вот-вот отвалится, но сильная боль держала его начеку.

— Они были прелюбодеи, — сказал Лински. — Я следил за ними и наблюдал, пока не узнал наверняка.

— А почему тебя это беспокоило? Потому что Майк должен был быть твоим любовником?

Вероятно, Судья понял, что выхода нет, так же как нет надежды что-либо скрыть, и бесполезно отрицать свое сексуальное извращение. Он признался:

— Это был красивый мальчик, и я ему как будто нравился. Но я сделал колоссальную ошибку, попытавшись сблизиться с ним. Это стало у меня почти манией — его юность, грация, которую с возрастом теряют, улыбка, энтузиазм, жизненная энергия. Мне не следовало все это начинать.

— И поэтому ты убил его.

— Нет, — сказал Судья. — Началось все из-за этого, но потом приобрело гораздо более серьезный оборот. — В его глазах появилась искра нездорового интереса, болезненное возбуждение. — Став следить за ним, я увидел, какой он безнравственный — и как безнравственно все поколение. На меня произвели удручающее впечатление эти собачьи свадьбы в Канакауэе. Вскоре я со всей очевидностью понял, что необходимо предостеречь молодежь, а иначе страна падет, как пал когда-то Рим.

Чейз почувствовал усталость: он надеялся услышать что-нибудь более свежее и оригинальное. Но похоже, у всех сумасшедших одни и те же идеи.

— И ты в одиночку собрался изменить нравственность всего молодого поколения, лишь показав ему, что бывает с... прелюбодеями.

— Да, — сказал Судья. — Я знаю, что сам запятнан. Не думай, будто я слеп к собственной слабости. Но, начав этот крестовый поход, я бы смог расплатиться за собственные грехи и внести вклад в укрепление христианских устоев общества.