Патриция Хайсмит: Два лика января

Спустившись на первый этаж, Райдел увидел лифтера, который также исполнял обязанности носильщика. Он сидел на деревянной скамейке у двери и, ковыряя в носу, читал газету.

— Доброе утро, мистер Кинер, — поздоровался с молоденьким американцем портье, мужчина с черными усами, одетый в поношенную серую униформу.

— Доброе утро, Макс. Как дела? — Райдел положил свой ключ на конторку.

— Лотерейный билет не желаете? — Портье вопросительно улыбнулся.

— Не думаю, что сегодня у меня легкая рука. В другой раз, — ответил Райдел и вышел.

Он сразу повернул направо и зашагал в сторону площади Конституции и «Американ экспресс». Сегодня среда, и наверняка его ожидало письмо. Кинер получал примерно два письма в неделю. Ни в понедельник, ни во вторник он за почтой не ходил. Райдел решил зайти за корреспонденцией после полудня. Он купил вчерашнюю лондонскую «Дейли экспресс», утреннюю афинскую газету и приветливо помахал Нико, который переминался с ноги на ногу, шаркая теннисными туфлями, возле дорожного агентства «Американ экспресс». Увешанный губками Нико казался облаченным в бежевую шубу.

— Лотерея! — крикнул Нико и помахал пачкой билетов.

Райдел покачал головой.

— В другой раз, — ответил он громко по-гречески и улыбнулся. — Очевидно, сегодня День лотереи.

Райдел вошел в кафе «Бразилия» и поднялся по лестнице на второй этаж, где размещался бар. Здесь можно было позавтракать, заказав капучино с пончиком. Газетные новости не содержали ничего интересного: небольшое железнодорожное крушение в Италии да бракоразводный процесс М. П. Райдел предпочитал криминальную хронику, истории об убийствах, особенно в Англии. После кофе он выкурил три «папистратос», и, когда поднялся из-за столика, на его часах было начало одиннадцатого. В оставшееся до полудня время Райдел собирался побродить по Национальному археологическому музею, зайти в галантерейную лавку на улице Стадиу, чтобы выбрать подарок для Пэна, к которому был приглашен в субботу на день рождения, затем в полдень пообедать в ресторане гостиницы и остаток дня поработать над стихами. Пэн предлагал вечером сходить в кино, однако не сказал, в котором часу, и Райдел не принял это предложение всерьез.

Небо заволокло. Судя по всему, собирался дождь. В афинской газете сообщалось об осадках. Райдел любил во время дождя уединяться в номере и сочинять стихи. Решив не дожидаться полудня и зайти за почтой сейчас, он свернул в переулок, который вывел его на улицу, пролегавшую параллельно площади Конституции. Здесь размещалось почтовое отделение «Американ экспресс».

Письмо оказалось от его сестры Марты из Вашингтона. «Очевидно, легкий разнос», — подумал Райдел. Однако письмо содержало извинения за «неоправданную резкость, которая допущена в ее предыдущем письме». Тогда, в начале декабря, умер их отец, и Кенни, брат Райдела, за два дня до похорон известил его телеграммой. Кинер мог вернуться домой, но не сделал этого. У отца случился обширный инфаркт, и он умер через четыре часа. Райдел почти сутки колебался и наконец телеграфировал Кенни в Кембридж, что потрясен известием и выражает ему и всем остальным свою любовь и соболезнование. Он ни словом не обмолвился о том, что не приедет, но это было очевидно и так. Кенни с тех пор ему не писал. Зато пришло письмо от Марты. Она укоряла Райдела: «Наша семья очень мала. Только ты, я да Кенни, не считая его жены и детей. Думаю, тебе следовало сделать все возможное, чтобы в то время быть с нами. В конце концов, это твой отец. Я не могу поверить, что совесть стала для тебя пустым звуком. Неужели ты собираешься и впредь носиться со своей обидой? Даже теперь, когда отца нет? Поверь, ты приобрел бы больше, если бы унял свое самолюбие, приехал и был с нами». Райдел помнил письмо почти наизусть, хотя и выбросил его, как только прочел. На этот раз сестра писала, что поняла, как нелегко ему забыть обиду, которую она «всегда считала достаточно основательной». «Но не отчаивайся, — писала Марта, — если не сможешь найти в себе силы простить. Когда-то ты говорил, что ненависть и обида бесплодны. Надеюсь, ты думаешь так же и сейчас, находя в этом некоторое утешение. Как бы то ни было, но мне приятно сознавать, что ты не в Риме, а в Афинах… Когда думаешь вернуться?»

Кинер сложил письмо и убрал в карман пальто. Выйдя из офиса «Американ экспресс», он опять свернул в переулок. Райдел не собирался надолго задерживаться в Афинах. Настанет день, когда он слетает на Крит, осмотрит Кносский дворец и Музей античности в Ираклионе, после чего вернется домой. Там уже можно будет подумать о работе в какой-нибудь юридической фирме в Нью-Йорке, как Райдел и собирался до отъезда в Европу. У него оставалось примерно восемьсот долларов и немного мелочи. Малая часть от тех десяти тысяч, на которые он жил последние два года. Деньги эти Райдел получил в наследство от бабушки, единственной в семье, кто поддержал его во время ссоры с отцом. Она умерла, когда Райделу было двадцать три. В тот год он служил в армии. Райдел недолго раздумывал, как распорядиться этими деньгами. Он решил уехать в Европу и оставаться там до тех пор, пока не кончатся деньги. Отец хотел, чтобы Райдел сразу же приступил к работе, и даже подыскал ему место младшего клерка в юридической фирме «Вилер, Хутон и Клайв» на Мэдисон-авеню — он был знаком с Вилером. Но Райделу не хотелось начинать карьеру в фирме, хоть как-то связанной с отцом. «Ты сильно запоздал», — говорил ему отец, имея в виду главным образом то, что Райдел окончил юридическое отделение Йельского университета лишь в двадцать два, что было определенным отставанием от остальных Кинеров, необычайно одаренных и всегда опережавших своих сверстников в учебе. Сказалось то, что отец на два года упек его в исправительную школу. Райдел поступил в Йель, лишь когда ему исполнилось девятнадцать. В этом возрасте отец уже заканчивал Гарвард. В двадцать получил диплом Кенни. Также в двадцать окончила Рэдклиф Марта. Все защитили степень бакалавра. Все, кроме Райдела.