Даниэль де Труа - Псевдоним(б). В поисках Шекспира

Он набрал номер Эдуарда.

– Алекс, с вами все в порядке? Я только что собирался вам звонить. В новостях передали срочное сообщение о том, что в Домодедово произошел теракт…

– Всё нормально, Эдуард. Я скорее жив, чем мертв. Жду посадки на самолет. При встрече все расскажу подробнее. – Александр положил трубку.

Было как-то странно сейчас как ни в чем не бывало сидеть в VIP-зале, потягивать кофе, курить и ждать вылета рейса № LH1447 во Франкфурт. Странно и страшно. Но Александр не мог справиться с охватывавшей душу радостью. То обстоятельство, что он был на волосок от смерти, но все-таки ее избежал, наполняло его какой-то мистической силой, он словно возрождался к жизни. Он договорился с судьбой, он для чего-то нужен Фортуне… Александр радовался не за себя, он считал, что раз его так берегут высшие силы, то они же сберегут и Татьяну с Никитой (в том, что с тещей и так всё будет в порядке, он почему-то не сомневался). Ведь ясно же всем заинтересованным в его судьбе сторонам, что гибель Тани будет и его гибелью, а значит, забота о его жизни потеряет смысл. В общем, логика надежды была непростой, но ему представлялось важным, что она была, эта логика, то есть была и надежда. А надежда придавала сил.

Но, кроме надежды, ни на что другое сил у Александра в тот момент не осталось. Вскоре его пригласили на посадку и отвезли к трапу самолета. Он занял свое место в бизнес-классе и через три минуты уже спал, пристегнув ремень, так и не дождавшись ни взлета, ни даже объявления стюардессы «Пристегните ремни».

В церкви соседнего с Уорвикширом графства Вустер уже в ноябре было объявлено о помолвке Уильяма Шакспера и Анны Вейтли. В приходской книге Анну Хэтуэй записали по фамилии матери – Вейтли-Остин, – чтобы не привлекать внимание любопытных.

Однако не успели в церкви по обычаю объявить о помолвке положенное число раз (а объявлять об этом можно было только по воскресеньям и большим церковным праздникам), как внимание любопытных привлекло кое-что другое, что не требовало объявлений, так как было у всех на виду. Очень уж Анна раздалась в талии в последнее время. Конечно, в зимних одеждах все увеличивающийся живот девушки был не так заметен, но в подвенечном платье через пару месяцев после помолвки появляться было бы уже рискованно. Народ в городе был прямой, точнее прямолинейный, а совсем откровенно говоря, даже грубый. Деликатности в пересудах хронически недоставало, впрочем, как и свежих тем для этих самых пересудов.

Поэтому Анна и Уильям венчались уже в декабре в деревушке Темпл Грефтон (примерно в пяти милях от Стратфорда). Шаксперам пришлось об этом специально договариваться, жених вынужден был подключить отца. Уилл очень боялся, что отец вообще будет против этой свадьбы, но, к его радости, Джон Шакспер нисколько не удивился и не только не был против, но и взялся сам утрясти дело с церковным венчанием… чтобы подальше от людских глаз. Кроме того, он сам явился в дом Анны, поговорил с мачехой, посмотрел завещание, по которому отец Анны оставлял ей шесть фунтов тринадцать шиллингов и четыре пенса, и, выпив предложенного эля, быстро уехал.

На венчании Уильяма Шакспера и Анны Хэтуэй были только родственники. Никто не знал заранее об этом событии, а когда узнали, было поздно: молодые уже катили в повозке в дом Шаксперов на улице Хенли. Тут им приготовили просторную комнату на втором этаже – прямо над кабинетом главы семьи, Джона Шакспера. Чья была идея именно так построить быт двух поколений, неизвестно. Важно, что старший Шакспер с ней согласился, а младший возражать не посмел.

Во всяком случае, после пира молодые удалились к себе в спальню, и о том, что невеста потеряла невинность, Джон имел возможность узнать первым, задолго до того, как окровавленная простыня была предоставлена на обозрение семейной общественности и соседей… Таким образом все ритуалы были соблюдены, несмотря на противоречие между предъявленной простыней и животом невесты.

Но Уилл, разумеется, считал до поры до времени (пока не начал по-настоящему считать дни и месяцы), что всё нормально. Его можно было понять: вкушая радости семейной жизни, вдаваться в тонкости подсчетов не хочется. Правда, вкушать эти радости ему пришлось совсем недолго. Уже спустя неделю после свадьбы Анна почувствовала недомогание, ее стало мутить. Мать Уилла говорила, что это хорошо, и загадочно улыбалась. Через месяц недомогания у Анны прошли, но теперь уже сам Уилл предпочитал избегать радостей, которые ему представлялись в таком положении неуместными.