Лорел Гамильтон - Прегрешения богов

Баринтус был ближайшим другом и советчиком моего отца. Королева боялась его он мог и сам на трон претендовать, и поддержать другого претендента. К Неблагому двору он был принят только с тем условием, что не станет этого делать. Но мы уже не принадлежали к Неблагому двору, и я впервые разглядела то, что давно, наверное, заметила моя тетя Андаис. Все стражи отчитывались ему и просили его совета — даже Дойл и Холод. Его словно одевала аура власти — какую не дают ни титулы, ни короны, ни знатное происхождение. Он просто был центром, осью, вокруг которой начинала вращаться окружающая жизнь, стоило только ему появиться. Я даже не уверена, что остальные отдают себе в этом отчет.

Доходящие до земли волосы Баринтуса спадали свободно, будто одевая его водяным плащом — потому что волосы у него были всех оттенков морских волн, от темнейшего синего до тропической бирюзы, и от нее до штормового свинца. В тусклом свете луны, падавшем из окон, чудесная игра красок была не видна, но даже в темноте поток его волос рябил и мерцал под серебристыми лучами, подобно настоящей воде. Волосы так плотно окутывали его тело, что одежды не было видно.

Баринтус поселился здесь, в пляжном доме, поближе к океану, и чем дольше он здесь жил, тем сильнее и уверенней в себе он становился. Когда-то он звался Мананнан Мак-Ллир, и морской бог все еще жил в нем и рвался наружу. Страна фейри словно высасывала из него силу, а близость к океану возвращала — с другими сидхе все происходило наоборот.

Рис обнял меня за плечи и прошептал:

— Его превосходство признает даже Дойл.

Я кивнула:

— А сам Дойл это осознает?

Рис поцеловал меня в щеку — он уже настолько овладел собой, что поцелуй утратил магию, был очень приятным, но просто поцелуем.

— Не думаю.

Я повернулась и заглянула ему в глаза: он был всего на шесть дюймов выше меня, так что почти не пришлось задирать голову.

— Но ты это понял.

Он улыбнулся, провел пальцем по моей щеке, как ребенок рисует на песке. Я подалась навстречу его руке, легла в нее щекой; Среди моих мужчин есть такие, в чьей ладони мое лицо умещается целиком, но Рис почти как я, не подавляет своим ростом, и порой это бывает приятно. Хорошая штука — разнообразие.

Аматеон и Адайр следом за Хафвин вышли через раздвижные стеклянные двери на просторную веранду, где стоял большой гриль. Под верандой шумел океан. Даже ночью, когда мало что видно, чувствовалась его мощь, перекатывающаяся и ударяющая в сваи.

Рис прижался ко мне лбом и прошептал:

— А ты как относишься к тому, что этот здоровый тип забирает власть?

— Не знаю. Есть столько других проблем…

Он отнял руку от моей щеки, переместил ее на затылок и чуть отодвинулся для поцелуя, но при этом сказал:

— Если ты хочешь не дать ему набрать силу, это надо делать быстро, Мерри.

Со звуком моего имени он меня поцеловал, и я утонула в этом поцелуе. Я отдалась теплу его губ, нежности его прикосновений, как ничему еще не отдавалась сегодня. Может быть, дело в том, что наконец вокруг не было вездесущих любопытных глаз, но какой-то тяжелый ком словно растаял у меня внутри с этим поцелуем.

Он обнял меня и притянул к себе, наши тела от плеч до бедер приникали друг к другу так тесно, как только могли. Я чувствовала, как он напрягается и растет от близости ко мне, и возможно, мы удалились бы ненадолго в спальню, но из коридора показался Касвин, и радостное настроение почти сразу у меня прошло.

Не в том дело, что он был некрасив — нет, он был красив и мужествен, высокий, стройный и мускулистый, как положено воину сидхе, но у меня сердце щемило от ауры скорби, что его окружала. Касвин принадлежал к мелкой знати Неблагого двора. Прямые волосы у него черны, как вороново крыло как у Катбодуа или у самой королевы Андаис, а кожа белая, как у меня или Холода. Глаза словно застывший костер, три кольца красного, красно-оранжевого и чистого оранжевого цвета. Этот костер почти погасила Андаис — пыткой, которой его подвергла в ночь, когда погиб ее сын, а мы покинули земли фейри. Касвина доставила к нам закутанная в плащ женщина, сказавшая только, что разум Касвина больше не выдержит милосердия королевы. Я не была уверена, что его разуму уже не нанесен непоправимый вред. Но на Касвине Андаис срывала вызванную нами злость, и мы не могли его не принять. Тело его исцелилось, потому что он сидхе, но ум и душа — материи более хрупкие.

Он прошел по коридору черноволосым призраком в не по размеру широкой белой рубахе, развевающейся над кремовыми брюками. Одежда была с чужого плеча, конечно, но еще на прошлой неделе рубашка Холода сидела на нем куда лучше. Он что, так ничего и не ест?