А. Квиннел - Ночи «красных фонарей»

– Кроме того, я свяжусь с полковником Марио Саттой, – сказал он.

Теперь даже у Майкла лицо вытянулось от удивления. Кризи снова принялся объяснять:

– Это еще один мой старый друг. И очень необычный. Многие годы он возглавлял разведывательную службу итальянских карабинеров, боровшихся с мафией. Несколько лет назад я вел настоящую войну против одного из ее кланов. Тогда мы с Саттой еще не были знакомы. Но он обо мне слышал и был в курсе того, чем я занимался. Сатта представил мне свободу действий, несмотря на то что я убивал итальянцев в их собственной стране. Они, конечно, были мафиози, но по закону он обязан был попытаться меня арестовать. Однако вместо этого он отозвал всех своих людей, чтобы хоть они меня не преследовали, вплоть до последней битвы в Палермо, где я убил их главного дона и почти всех его подручных. Меня самого тогда сильно ранили, и я чудом уцелел. Старший брат Сатты работает главным хирургом в больнице Кордарелли в Неаполе. Он-то меня с того света и вытащил. Кроме того, он же подписал свидетельство о моей смерти, чтобы другие мафиози не тратили времени на мои поиски. – Кризи улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям. – Мне рассказывали, что похороны мои удались на славу.

– Вот, оказывается, откуда ты получил на Гоцо свое прозвище, – сказал Майкл. Он обернулся к Йену и пояснил ему: – На Гоцо у каждого есть прозвище.

– И как же его там называют? – спросил Йен.

– Меджет, – ответил Майкл. – Это значит «мертвый». А еще там его называют Уомо, что по-итальянски значит «человек».

– А у тебя какое прозвище?

Майкл почувствовал себя немного не в своей тарелке.

Кризи усмехнулся и ответил за сына:

– Его на острове называют Спикка, что значит «конченый». Он получил это прозвище, когда его привели домой после первого посещения диско-клуба. Так эта кличка к нему и прилипла. – Кризи обернулся к Йену и, перейдя на серьезный лад, сказал: – Теперь и тебе надо прозвище придумать. Оно будет всем нам служить своего рода паролем. Если кто-то тебе позвонит и назовет этим именем, ты будешь знать, что этот человек либо от меня, либо от Майкла. – Он взглянул на молодого человека и спросил: – Как мы его назовем?

Майкл немного подумал, расплылся в широкой улыбке и сказал:

– Давай назовем его Десерт. Очень уже Йен падок на сладенькое да на вкусненькое, – пояснил свою мысль Майкл. – Это заметно и по его брюшку.

– Отлично, – сказал Кризи. – С этого момента ты наречен Десертом.

Из второй спальни вышел Марк, держа в руках фотоаппарат и несколько снимков. Он положил их на стол и указал на одну из фотографий. На ней была изображена Джульетта. Он сказал:

– А девчушка-то с характером. Перед тем как разрешить мне ее сфотографировать, она потребовала, чтобы я ей дал свою расческу.

Он собрал карточки и положил их к себе в портфель вместе с фотоаппаратом. Потом надел на себя упряжь наплечной кобуры, засунул в нее «беретту», взял в руки портфель и сказал:

– Вернусь с документами через пару часов.

Он уже собрался было уходить, но его остановил голос Йена.

– Марк, погоди. У тебя есть прозвище?

Озадаченный француз пробормотал:

– Ну есть вообще-то.

– Какое? – резко спросил Кризи по-французски.

После некоторого замешательства француз поправил на переносице круглые толстые очки и сказал:

– Ну, если это вам так надо, можете звать меня Совой.

Остальные трое улыбнулись, и Кризи произнес:

– Это будет твой пароль. Если кому-нибудь из нас позвонит Сова, мы будем знать, что это за птица. Никогда по телефону не произноси свое настоящее имя.

Француз скорчил гримасу и вышел, пробормотав в дверях что-то неразборчивое. Понять можно было лишь одно слово: «психи».

Грета и Флемминг Андерсены жили в богатой части копенгагенского пригорода Геллеруп в большом, увитом плющом старом доме, который стоял в заросшем деревьями саду. Дом был слишком велик для супружеской четы с одним ребенком, но, когда они его покупали, была надежда, что детей будет несколько. Они уже лежали в кровати, когда без десяти двенадцать ночи зазвонил телефон. Флемминг спросонья потянулся к трубке стоявшего рядом с кроватью телефона. Он слушал полминуты, пытаясь уловить смысл того, о чем ему говорили, потом резко сел в постели.

– В чем там дело? – озабоченно спросила жена.

Он поднял руку, делая ей знак замолчать, потом произнес:

– Да-да, конечно, – и взглянул на часы. – Мы будем через полчаса. – Он поставил телефон на место и встал с кровати. – Давай, Грета, скорее, – сказал он, – это Ханна. Ее нашли!